Владимир Константинов - Жестокие игры - 2

И Виктору Ильичу стало совсем страшно.

А ночью к нему опять Этот приходил. И уже не во сне ага... Сидел там в углу... В кресле сидел... Зрачками красными сверкал... Страшно! А за окном ветер... И ветки по окну. Господи! За что ему... За что такие муки?!

Но стоило только Виктору Ильичу вспомнить Бога, как Этот не выдержал, встал с кресла, подошел и сел на кровать Сосновского.

Виктор Ильич хотел было разбудить жену, но не смог не того... Даже пальцем не смог... Тело будто ага... Замерзло все будто.

- Ты что ж, негодник, опять упоминаешь при мне имя этого ничтожества? - грозно спросил Этот.

- Извините! - униженно пролепетал Сосновский.

- Дурак ты, Витя! Мелкий шут и ничтожество. Разочаровал ты меня. Я надеялся, что из тебя со временем выйдет большой злодей. А ты по каждому пустяку нюни распускаешь. Противно смотреть. А я поддерживал тебя всячески, думал, что со временем можешь меня заменить. А то измаялся я вконец.

- Но как же... Вы ж великий... Вы ж миром, можно сказать... Правите, можно сказать.

- Дурак ты, Витя. Побывал бы в моей шкуре, тогда бы узнал, что значит мое величие. Это как у Пушкина в "Годунове" - "кровавые мальчики в глазах". А теперь представь, что это не сиюминутно, а постоянно и вечно. И даже с ума сойти мне не дано. А ты говоришь?! Мне может позавидовать только идиот. Я ведь сам раньше, как вот ты, думал. Главное - слава, уважение и почести. И что б весь мир у твоих ног. А какими средствами это достичь - какая разница. Важен сам итог. Вот и довыступался, заслужил должность, пропади она пропадом!

- Так вы что же... Тоже были... Как я были?

- А ты что, до сих пор меня не узнал? - спросил Этот.

Сосновский внимательно пригляделся. Лицо Этого кого-то ему напомнило. Очень даже напомнило. Но как он не напрягал память - вспомнить не смог. И тут на Этом вместо партикулярного платья оказался красивый военный френч. А на голове эта... Фуражка на голове. Неужели?!... Неужели этот... Неужели Гитлер?!... Сам Адольф Гитлер?!

- Так вы этот?... Вы фюрер этот?

- Он самый, - грустно рассмеялся Гитлер. - Сидел бы в ефрейторах, глядишь бы и заслужил прощение Создателя. Так нет, - в фюреры захотел. Вот и допрыгался.

- А кто ж там того... Я извиняюсь. Кто там до вас был?

- Был тут один еврей. Большой злодей. Долго меня дожидался. Теперь у меня в Антихристах ходит. - Гитлер вздохнул, горько сказал: - Стоило мне все жизнь с евреями воевать, чтобы получить еврея себе в заместители!

- А кто он... Такой кто? Уж не этот ли... Не Иисус ли? - робко спросил Сосновский. И самому стало жутко от своего вопроса.

- Что ж ты такое говоришь, дурья твоя башка?! Выдумал тоже. Обнаглел! Иисус там Богом работает. Он - великомученник. Там по заслугам каждый награжден.

- А-а, - сказал Сосновский. - Так он есть?

- Кто?

- Бог?

Но Сосновский так и не получил ответа на волновавший его вопрос. Этот изчез.

Виктор Ильич открыл глаза и увидел, как сквозь плотные шторы в комнату пытается достучаться утреннее солнце. И понял, что то был только сон. Сон и ничего больше! А как будто есть тут... Был тут. Он провел рукой по лицу. Оно было холодным и мокрым от пота. До сих пор поджилки того... Трясутся ага. Господи, как хорошо! Что ничего этого... Враки все! Ничего ни того... Напридумывали все. Приснится вот, и пошли... Придумывать пошли. Человек сам себе... Сам себе и этот, и тот. Сам.

Стоило Вмктору Ильичу появиться у себя в кабинете, как следом зашел референт и протянул ему что-то, пояснил:

- Это повестка из Генеральной прокуратуры, Виктор Ильич. Только-что посыльный принес. Я расписался в получении.

Сосновский взял повестку, прочитал: "Для предъявления обвинения".

Какого ещё того?!... Это настолько ошеломило и напугало Виктора Ильича, что он здорово осирчал - затопал ногами, закричал на референта:

- Дурак!! Как ты смел того... Без меня, дурак?! Как смел без меня... Расписаться без меня?!

- Извините, Виктор Ильич, - пробормотал вконец растроенный, побледневшй референт. - Я думал как лучше.

- Как лучше! - передразнил его Сосновский. - Дурак! Вот теперь, дурак, сам ступай,.. Оправдывайся ступай. - Виктор Ильич вернул референту повестку. - Скажешь - нет меня. Заболел мол. В больнице мол и все такое.

- Конечно, конечно, Виктор Ильич, - проговорил референ, пятясь к двери. - Все скажу, не беспокойтесь.

- Пошел вон, дурак!

После ухода референта Сосновский нервно забегал по кабинету. Ишь чего того, этого... Чего удумали! Обвинение ага! Сволочи! Надо срочно надо... В больницу надо. А там за границу. Обвинение! А вот накось - выкуси! Виктор Ильич, кривляясь и строя рожицы, показал кукиш кому-то невидимому. Они считают, что с ним уже... Ошибаются. Не все ещё того... кончено ага. Он и оттуда... Они ещё запомнят. Он такое еще... Обнаглели! Кровью ещё того... Умоются кровью ага. Как же он их всех... Ненавидел как!

Сосновский подошел к окну, посмотрел вниз. Там по улице сновали машины. Тротуары были запружены людьми. Какие... Смешные какие. Маленькие. И он впервые почувствовал к ним зависть. Ходят вот и ничего, никого... Не боятся никого. А он? Сволочи! Маленькие такие. Как эти... Как клопы ага. Так бы всех ногтем, ногтем... Передавил бы всех. Чтоб никого, ничего. Устал.

И, вдруг, Виктору Ильичу вспомнился сегодняшний сон. А что если там все... На самом деле там все?! От этой мысли у него прошел озноб по спине. Стало жутко холодно, страшно и одиноко.

1999 год г.Новосибирск