Анна Данилова - Аромат желания

– Не помню, когда танцевала в последний раз…

– Пойдем-пойдем, смелее. И вообще, запомни – никогда и ничего не бойся!

«…может, кто-то задался целью сделать тебя беременной? Может, речь идет о каком-нибудь наследстве… Или кто-то поспорил…»

…Стараясь не шуметь, Ольга умылась, оделась и собралась уже было покинуть комнату, как на пороге возникла Глафира.

– Доброе утро, Олечка! – громким шепотом приветствовала она ее, сверкая глазами. – Я вижу, у тебя все хорошо?

– Мы с Мирошкиным уезжаем в Аткарск, – призналась Ольга. – Прямо сейчас. Вернее… через пятнадцать минут. Когда вернемся, все расскажу.

– А завтракать?

– Я не могу, мне кусок в горло не лезет.

– Так нервничаешь?

– Да.

– А ты не нервничай, а подумай хорошенько, стоит ли тебе отказываться от завтрака. Путь неблизкий, и ты не знаешь, что вас ждет и когда у тебя будет возможность перекусить. Понимаю, что ты нервничаешь, что твои волнения имеют под собой вполне объяснимую почву… И все же, Оля. Пойдем, выпьем по чашке кофе, я приготовлю тебе бутерброд. А еще с собой возьмете, мы с Лизой так всегда делаем, когда едем в неизвестность.

– Хорошо.

Глафира усадила Ольгу за кухонный стол, приготовила кофе, бутерброды.

– Глаша, наверное, мне не следовало вчера принимать приглашение Мирошкина, а?

– Это почему?

– Вы думаете, наверное, что я легкомысленная… Скажи мне честно.

– Оля, мы с Лизой переживаем за тебя, Лиза предложила даже познакомить тебя с одним очень хорошим психиатром, который помог бы выкарабкаться из депрессии. Но теперь, глядя на тебя, я успокоилась. Мирошкин лучше, чем психиатр. Он здоровый молодой мужчина, на которого всегда и во всем можно положиться.

– Тогда у меня есть один вопрос… Скажи, а не могла Лиза подговорить Сергея, чтобы он пригласил меня? Ну, то есть, может, это он не сам решил пригласить меня, а вы его попросили… Мне это очень важно знать.

– Лично я с Мирошкиным о тебе не говорила. Не думаю, что Лиза способна на такие вещи… Нет, думаю, что он сам пригласил тебя. Из симпатии, понимаешь? Ты ему понравилась, вот он и позвонил тебе. Все просто, Оля. И почему ты решила, что не можешь понравиться мужчине?

– После всего, что со мной случилось… Сейчас я имею в виду Вадима… Ведь он же бросил меня… А теперь вот на меня польстился какой-то извращенец, ненормальный… Тут волей-неволей задумаешься, чего ты стоишь… Потому и мысли такие…

– Понимаю. Не забивай себе голову ерундой. Сергей – отличный парень. Но вот что он испытывает к тебе, какие у него планы – понятия не имею. Но в любом случае ты должна вести себя с ним так, словно ты нисколько не сомневаешься в своей неотразимости, словно ты уверена в себе, понимаешь? Даже если вдруг окажется, что он пригласил тебя исключительно для того, чтобы следствие продвинулось, даже в этом случае воспринимай его как хорошего нового друга…

Ольга покраснела. Конечно, и такое можно было предположить. Но тогда зачем же ему было так нежно обнимать ее во время танца и слегка целовать шею?

– Ты виделась вчера с Вадимом? – спросила она осторожно, на самом деле не желая слышать о нем скорее для того, чтобы сменить тему разговора.

– Да, виделась. Но не думаю, что это перспективное направление… Хотя я намерена предпринять кое-что, чтобы проверить и его окружение.

– Окружение? Кого ты имеешь в виду?

– Его знакомую… Думаю, ты о ней наслышана…

– Танцовщица… Светлана…

– Да, сегодня собираюсь к ней.

– Понятно…

– Знаю, тебе все это неприятно, но что поделать, Олечка? Надо все проверить…

Ольга задумалась, с горечью припоминая все то, что было связано с Вадимом, затем тряхнула головой и глубоко вздохнула. И в эту минуту телефон в ее кармане ожил. Сергей! Она вздрогнула, вскочила, машинально схватила чашку, допила кофе и, поцеловав Глафиру, бросилась к выходу.

– Все, мне пора! Привет Лизе!

Она знала это его состояние. В такие моменты он находился словно по другую сторону сознания, хотя и двигался и разговаривал, а не лежал с закрытыми глазами. Огромное, всепоглощающее желание искрами светилось в его расширенных зрачках, его пробирала дрожь, длинные пальцы его судорожно хватали воздух, словно пытаясь выхватить что-то важное, то, что принадлежало только ему. Он постоянно озирался по сторонам, ловя невидящим взглядом только ему одному видимые образы. Он, постанывая, что-то искал, метался по квартире, как запертый зверь, и в такие минуты не стоило попадаться ему на глаза. Хотя она пыталась оборвать это его страшное наваждение, охладить его пыл, заставить его плоть обмякнуть, а его самого вернуться в свое нормальное состояние. Находясь где-нибудь в безопасном месте квартиры, за буфетом ли или шкафом, а то и вовсе спрятавшись за штору, она обращалась к нему тихим материнским голосом, призывая его успокоиться, остановиться, сесть и обдумать все то, что он собирается совершить. Иногда, когда ей удавалось увидеть его в момент, когда ее слова доходили до его сознания, он замирал, оглядывался, пытаясь отыскать глазами мать, и когда слышал снова ее голос, сжимал кулаки, стонал, плакал, и тело его сводило судорогой, и она видела, как ему плохо. И вот тогда начиналось самое страшное. Она не знала, как нащупать грань между возможностью все поправить и уложить сына спать и толчком к очередной волне агрессии. Не чувствовала она, когда ей следует остановиться, чтобы он, как пойманный за руку лунатик, перестал прыгать с крыши на крышу и вернулся домой, хотя в ее случае это был не лунатик и не крыша, а нечто страшное, ужасное, что наполняло и ее жизнь кошмарами…

Первый раз он влюбился еще в школе. Мальчик некрасивый, прыщавый, худой и высокий, с постоянно жирными и от того кажущимися грязными волосами, он ходил за девочкой (ее звали Стелла, она была очень красива, одевалась как кукла, хорошо училась, и на нее заглядывались даже старшеклассники) как побитый пес, носил ей тяжелый, набитый учебниками портфель, писал любовные записки, но ничего, кроме презрения и отвращения, на ее лице не читал. А потом одноклассники отлупили его за школьными мусорными баками, били ногами и приговаривали, что он урод и что должен забыть девочку, да и из школы ему тоже следует уйти, а еще лучше уехать с матерью из города… Очень обидные вещи говорили, он все это, плюя кровью, рассказывал матери вечером, когда дополз до дома. Мокрый от снега, грязный, в крови, униженный, избитый, отвергнутый… Она плакала вместе с ним и говорила, что все это его одноклассники делают из зависти к его способностям, к его феноменальной памяти, к сообразительности и нестандартному мышлению. Внушала ему, что он по сути своей гений и что его впереди ждет большое будущее.