Михаил Палев - Тайна Животворящего Креста

Вылет должен был состояться десять минут четвертого дня из Домодедова. С учетом разницы во времени между Черногорией и Москвой мы должны были приземлиться в Тивате в половине пятого по местному времени. Удобный рейс: не надо рано вставать, и на месте будем до темноты, есть время и принять душ с дороги, и поужинать в ресторане. Обожаю черногорскую кухню: жаренную без масла и специй свинину-вешалицу, каймак и оливки с мягчайшим белым хлебом и, разумеется, ароматнейший, тонко порезанный пршут. И все это под местное красное вино «Вранац». Прелесть!

– Если не хотите лететь из Домодедова, то можем организовать вылет из других аэропортов, – сказала девушка, оформлявшая авиабилеты.

– Зачем? – удивился я. – Меня Домодедово вполне устраивает. Внуково тесновато, а Шереметьево бестолково.

– После недавнего взрыва некоторые не хотят лететь из Домодедова, – извиняющимся тоном пояснила девушка.

Однако странные попадаются люди! Каждый год в России только в дорожно-транспортных происшествиях погибает свыше двадцати тысяч человек. Количество жертв «дорожной войны» на три порядка больше жертв терроризма, однако люди продолжают ездить на машинах, маршрутных такси с водителями-камикадзе и отважно перебегают улицы на любой сигнал светофора. А если приплюсовать к вышеуказанным жертвам погибших от рук преступников и халатных врачей, а также от несчастных случаев, стихийных бедствий, пожаров и просто наложивших на себя руки – таких «естественных» для парадоксального «общественного сознания» смертей стабильно набирается свыше восьмидесяти тысяч в год. Помню поразившую меня статистику за 2005 год: 140 тысяч криминальных смертей и 50 тысяч самоубийств. Да нам впору себя самих бояться, а не террористов! И тем не менее находятся люди, которые после марта 2010 года перестали ездить на метро, а после января 2011-го боятся летать через Домодедово. Уму непостижимо! Как сказано в одном популярном фильме: «Вот чудак-человек! У него перед носом «наган» пляшет, а он щекотки боится».

Поразмышляв над экипировкой, я не стал надевать в дорогу зимнюю куртку из буйволиной кожи на толстой синтепоновой подкладке и уж тем более длинное пальто из овечьей кожи. Для поездки я выбрал легкую куртку из тонкой, но прочной оленьей кожи с воротником «под горло», защищающим от ветра лучше всякого шарфа. А для тепла взял два шерстяных джемпера: тонкий и толстый. Если надеть оба, так и сильный мороз не страшен. Сейчас, правда, московская погода словно сжалилась надо мной и решила подготовить путешественника к адриатической весне: температура впервые за зиму поднялась выше нуля и достигла двух градусов тепла. Поэтому я ограничился одним тонким джемпером под куртку.

Перед выходом чуть было не забыл зонт. Еще бы не забыть: за окном сугробы и метет метель. Выскочив из подъезда, я воспользовался услугами одного из постоянно торчащих возле магазина «бомбил»: хоть полтора километра до ближайшей станции метро я обычно преодолеваю пешком, но тащить по обледеневшим и еще не везде расчищенным после снегопада дорожкам чемодан на колесиках мне не хотелось.

Преимущество метро в том, что в нем не бывает пробок. Может быть сбой в движении поездов из-за аварии или упавшего на рельсы несчастного, но это случайность – в отличие от автомобильных пробок. Для Москвы автомобильные пробки – привычная закономерность.

Через расчетных полтора часа я уже садился в автобус-экспресс до Домодедова. Был не час пик, и автобус минут через сорок подкатил к аэропорту. Не успел я занять очередь возле стойки регистрации, как появились Тавров и Липатов: они приехали на аэроэкспрессе от Павелецкого вокзала.

Наконец наступил сладостный миг, когда мы, пройдя «зеленый коридор», паспортный контроль и зону безопасности, оказались в стерильной зоне аэропорта. По сравнению с остальными московскими аэропортами у Домодедова просто огромная стерильная зона. Тавров с Липатовым направились в магазин дьюти-фри, а я пошел выпить кружечку Гиннесса в знакомое кафе: когда-то тут подавали настоящий Гиннесс.

Через полчаса появились Липатов с Тавровым: оба с одинаковыми пакетами магазина дьюти-фри. Пакет Таврова был отягощен заметно больше, чем пакет Липатова. Когда Тавров поставил пакет на стол, из него высунулась головка литровой бутылки виски «Джемисон». Интересное наблюдение: продаваемые в дьюти-фри литровые и пол-литровые емкости «Джемисона» содержат в себе напиток, сильно отличающийся в лучшую сторону от того, что содержится в бутылках «Джемисон» в семь десятых литра, продаваемых в наших супермаркетах. Почему? Наверное, этот «Джемисон нольсемьдесятых» тоже делают в Питере, как и продаваемый в тех же супермаркетах Гиннес.

– А вы что купили, Владимир? – с любопытством спросил я Липатова.

– Духи для Марины, – невозмутимо ответил Липатов и, заметив удивление в моих глазах, пояснил: – Учитывая то, что… что было между нами, было бы странно с моей стороны явиться к ней без подарка.

А у Липатова недюжинное самообладание! После всего, что произошло – нападений, убийств, разоблачения Марины, – он быстро взял себя в руки. Вот что значит преданность идее! И пусть это идея не о счастье человечества, мировой революции или торжестве демократии, а всего лишь стремление раскрыть древнюю родовую тайну – она все равно достойна уважения.

Мы приземлились в Тивате без опозданий. Небо с небольшими симпатичными облачками, легкий ветерок и около десяти градусов тепла. После траурного белого наряда зимней Москвы природа радовала зеленевшей травой и вечнозеленой средиземноморской растительностью. На паспортном контроле и таможне проблем не возникло, багаж получили быстро, и уже через сорок минут после приземления мы выходили на площадку перед зданием аэропорта.

Передо мной в дымчатой синеве, кое-где закрытой редкими облаками, возвышалась громада Ловчена; слева вытянул зеленую спину Врмац; легкий ветерок шевелил длинные листья пальм, и казалось, что они радостно приветствуют пока еще немногочисленных гостей. После загазованной Москвы с грязным, отравленным выхлопами зимним воздухом свежий морской бриз заставлял дышать полной грудью и дурманил голову.

На стоянке нас уже ожидали Марина и пожилой мужчина с густыми седыми волосами. Их вьющейся густоте позавидовал бы любой молодой человек, а седина лишь придавала благородства облику мужчины. Я догадался, что это профессор Вуланович. Марина радостно бросилась к Липатову, и тот на все сто процентов отыграл свою роль: обнял ее, поцеловал и подарил коробочку духов. Вуланович тем временем обнялся с Тавровым: я знал, что они давно знакомы. Тавров представил меня, Марину и Липатова Вулановичу.