Сергей Высоцкий - Не загоняйте в угол прокурора. Сборник

Так, беззлобно пикируясь, они вышли из прокуратуры.

По дороге в институт Фризе сказал:

— Теперь давай подробности про доцента.

— Большего внимания заслуживает его матушка, Александра Андреевна, такие пироги с капустой печет!

— Дима, высажу из машины.

— Ты псих, Фризе. Если бы не матушка, не нашли бы мы никакой банки. Приехал, звоню. Открывает седой колобок в переднике. Представляюсь по форме. А она мне: «Миленький, у меня пироги в духовке, если я сейчас тебя слушать буду, подсохнут они. А то еще и сгорят. Дуй за мной на кухню».

Я чувствую, в воздухе благоухает. А на кухню вошел — обомлел,— все полочки, полочки по стенам, а на полочках все баночки, баночки. И все из-под пива. Я к бабушке с вопросом, а она все твердит: «Сиди, миленький, сиди, не говори под руку». Достает противень с пирожками, перышко макает в растопленное масло и смазывает. Пироги румяные. От такого благолепия я забыл, зачем пришел. Сижу, на пироги таращусь. Александра Андреевна их смазала, листками белыми прикрыла и полотенцами укутала. Потом заварила чай, хорошо заварила, от души — разлила по чашкам, пирожки на блюдо. Попитались мы с ней, поговорили о жизни и только после этого она меня спросила, зачем пожаловал? А к тому времени я уже вещественное доказательство на одной из полок обнаружил. Там еще «Туборги» стояли, но другого цвета. Остальное — дело техники.

Доцент Гарбуз, ее сынок, банку в день похорон Бинева принес. Позвонила она ему в институт ферросплавов, он и приехал тут же. Благо недалеко. Один момент только острый был — бабуля банку с полки сняла и передником вытирать собралась…

— Да, действительно моментик!

— Тебе смешно, а я даже пирог на пол выронил. Такая жалость.

Они ехали по тихой московской улочке, где сохранились деревянные двухэтажные дома и каменные усадьбы, которые итальянцы наверняка называли бы палаццо, если бы не отваливающаяся штукатурка и отбитые носы у грудастых дам, поддерживающих капители. Правда, несколько таких домиков были недавно отремонтированы, окна у них забраны решетками, словно на добротной тюрьме, а яркая реклама на крышах написана по-английски.

— «Роммельмеер и Бабкин. Компьютеры по ценам ниже рыночных»,— прочитал майор.— Первая надпись на русском попалась. Володя, а почему же они не разоряются?

Ответить Фризе не успел. Из подворотни с мяуканьем выскочил ошалелый черный кот и застыл, как вкопанный, посреди дороги. Владимир нажал на тормоз. Кот недовольно посмотрел на остановившийся в нескольких метрах автомобиль, оглянулся назад. Его никто не преследовал. Как ни в чем не бывало, спокойно и важно кот пошел через дорогу.

— Ну, артист! — пробормотал Ерохин и посмотрел на Фризе. Тот спокойно провожал котяру взглядом, не делая никаких попыток продолжить путь.

— Володя, ты чего? Напугался? Или в приметы веришь?

— В черных котов верю.

— Брось меня разыгрывать! То заторопился, как на пожар, теперь время тянешь. Поехали!

— Пройдет первая машина, и поедем.

— Да здесь такая тихая улица! Час простоим! — возмутился Ерохин.

— Дима, к черным кошкам в нашей семье отношение особое.

— А может быть, это кот?! — улыбнулся майор, но Фризе на его шутку внимание не обратил.

— Мой дед в тридцать восьмом году возвращался ночью от своей приятельницы. Дорогу ему перебежала черная кошка. Дед, светлая ему память, не долго думая вернулся к подруге. Утром позвонил сослуживцу и узнал, что его разыскивает НКВД. И на квартире его всю ночь засада ждала. Сечешь?

Новенький черный «БМВ» с красноватым номером совместного предприятия промчался по улице и, скрипнув тормозами, застыл у одного из зарешеченных особняков. Фризе тронул машину.

— И что же с дедом? — заинтересовался Ерохин.

— Перехватил у друзей деньжат и уехал в Сибирь. Там и отсиделся. Даже фамилии не менял, работал под своим именем. Его и не искали — разверстку по врагам народа на этот момент выполнили и притормозили.

— Смотри-ка ты! Вот и не верь после этого в приметы — майор был искренне восхищен.

— Его, правда, после войны достали,— усмехнулся Фризе.— Но времена стали помягче. Не долго держали. Даже все имущество возвратили в сохранности. Деду повезло — в его квартиру вселился один советский туз районного масштаба. Тоже коллекционер. Он дедовы коллекции картин и оружия холил и лелеял. Думал, навечно получил. А тут дедуля и заявляется.

— Значит, все твои картины, коллекция оружия…— начал Ерохин, но Владимир его перебил:

— Значит! Значит! Семейные реликвии.

Фризе не стал рассказывать, что десять лет назад его отец, академик, крупный специалист по ракетным двигателям с твердым топливом, резко затормозил на мокром асфальте перед перебегавшей дорогу кошкой и сделал Владимира круглым сиротой. Рассказ вышел бы слишком грустным.

Оставшуюся дорогу до института судебных экспертиз они доехали без приключений и, пока Шахов занимался у себя в лаборатории исследованием банки, играли в шахматы. Успели закончить две партии. В самый разгар третьей пришел Федор.

Засохшие капли пива содержали цианид той же группы, что был обнаружен в желудке санитара Уткина. В банке был тончайший прокол, залепленный автомобильной шпаклевкой. Шахов положил на стол несколько фотографий. На одной из них, сделанной с внутренней стороны, как и полагал Фризе, отверстие было особенно заметно.

— А пальчиков мои ребята наснимали — как будто каждый второй москвич за эту банку подержался.

«Господи,— подумал Фризе,— что же за жизнь у нас нищая, когда из-за говенной пивной банки серьезному ученому врать приходится».

Лифт не работал, и Фризе поднимался на четырнадцатый этаж пешком. Где-то он прочитал, что лучшее средство от инфаркта — ежедневно подниматься пешком на пять этажей. «Но не на четырнадцатый же! — думал он, останавливаясь передохнуть на девятом и вспомнив рекомендацию врача.— Четырнадцать этажей даже для моего здорового сердца многовато».

Добравшись, наконец, до своей квартиры и вставив ключ в затейливый финский замок, он понял, что замок открыт, а защелка заблокирована. Был открыт и второй замок, попроще, но поувесистей.

— «Воры?! — подумал Владимир и пожалел, что оставил свой табельный пистолет в прокуратуре, в сейфе.— А как же сигнализация?»

Осторожно он открыл дверь, не издав ни шороха, ни скрипа. Прислушался. Из открытой двери гостиной доносилось строгое тиканье напольных часов. Прихожая выглядела нетронутой: ряд начищенных туфель, тапочки, свои и Бертины. В огромном трюмо отражалась чуть приоткрытая дверь в кухню. И эта дверь выглядела вполне мирно.

«Неужели я забыл запереть квартиру? — подумал Фризе.— А когда ходил за газетой, поставил замок на защелку». Но он твердо помнил, что запер оба замка и всегда, спускаясь за газетами, захлопывал двери квартиры и брал с собой ключи.