Сергей Высоцкий - Не загоняйте в угол прокурора. Сборник

Убиты не просто два санитара, а напарники. Невольно Фризе начал думать, что такое совпадение не случайно, что, как бы по-разному они ни погибли, причина их смерти одна. Едва подумав об этом, он тут же себя остановил: если убийство Уткина выглядит преднамеренно, то смерть Кирпичникова — случайна. И, главное, она легко объяснима. Побывав в богатом доме, санитар решил поживиться. Залез вечером, но его спугнули. Полез ночью. Какое-то маниакальное стремление ограбить дачу во что бы то ни стало. Непомерная жадность? Нет! Никакой вор не полезет в один дом за одну ночь дважды. Прежде следует хорошенько оглядеться. А ведь Кирпичников, к тому же, утром вел душеспасительную беседу со следователем. Мог бы и насторожиться. Он же от следователя спокойно сбежал. Зачем же он стремился побывать на даче? Попасть под картечь Алины Максимовны? Настоящий вор себя так не повел бы, а был ли он настоящим вором?

Во всей этой истории Фризе настораживала разнокалиберность действующих лиц и, как сказал бы шеф, неадекватность личности убитого способу, которым он был убит. Правда, последнее касалось лишь Уткина. Ну, не странно ли, что простого санитара убили с помощью яда, каким-то образом упрятанного в банку дорогого импортного пива?!

Сквозь треск и шипение поездной трансляции донеслось что-то отдаленно похожее на слово «Переделкино».

«Хватит утомлять себя всякой ерундой,— решил Фризе.— Я должен предстать перед вдовой хоть и с мокрыми ногами, но со светлой головой». Он придерживался теории, что преступление может быть раскрыто лишь в процессе накопления информации. Нет информации — нечего выстраивать версии. Под ними нет фундамента. Накопление информации — ключ к разгадке. Как в растворе, насыщенном солью, начинают выпадать кристаллики, так и в голове следователя, обладающего подробной информацией, вызревает одна-единственная, ведущая к разгадке, версия. И нечего распыляться!

Сойдя с платформы, он двинулся по скользкой тропинке вдоль узкого шоссе, миновал кладбище на взгорке, лесопилку. У ограды Дома творчества писателей спросил пожилого мужчину в красивой дубленке, как найти дачу Маврина?

— Налево, вдоль ограды, пятьсот метров. Увидите двухэтажные хоромы. Там и обитал классик.

Фризе поблагодарил.

— Да знаете ли вы, что он умер? — решил уточнить обладатель дубленки.

— Знаю.

— Вот видите, и классики не вечны,— сказал мужчина вдогонку. Фризе почудилось в его голосе скрытое удовлетворение. Похоже, мужчина был тоже писатель.

Идя к дому Маврина, следователь пытался вспомнить, читал ли что-нибудь из книг умершего. Названия вспомнил тут же — они были постоянно на слуху. О книгах Маврина писали, по ним снимались фильмы, ставились радиоспектакли. Высокая, худая фигура Маврина, его породистое умное лицо постоянно мелькало на экранах телевизора в хроникальных кадрах.

Фризе остановился перед входом в дом, который удивительно подходил под определение «хоромы». С башенками, верандами, эркерами, пилястрами, балкончиками — дом выглядел франтом на фоне стройного сосняка. На стене красовалась табличка с названием «Тихое пристанище». Владимир Петрович мельком оглядел окна — одно из них, на балконе, было занавешено чем-то белым,— и, вздохнув, позвонил. Содержание книг Маврина он так и не вспомнил. Полутора километров дороги ему для этого не хватило.

Открыла дверь молодая женщина. Вернее, Фризе в первый момент показалось, что она молода, на самом деле ей было не меньше сорока. Она принадлежала к той породе московских красавиц, возраст которых трудно определить. Эти женщины всегда чьи-нибудь жены — крупных начальников, преуспевающих дельцов, удачливых писателей. То ли они такие сытые и гладкие, потому что «чьи-то жены», то ли «чьи-то жены», потому что сытые и гладкие. Фризе подозревал, что такая порода «московских красавиц» выведена за долгие годы советской власти, как, например, «буденновская» порода лошадей.

Владимир Петрович предполагал, что увидит, если не убитую горем вдову, то хотя бы скорбящую женщину. Он приготовился принести извинения за свой несвоевременный визит, но при виде следователя красивые губы вдовы тронула едва заметная улыбка и она приветливо сказала:

— О! Какой мужчина пожаловал ко мне в гости! А я боялась, что кофе придется пить в одиночестве.

Фризе такая улыбка была хорошо знакома. Она могла означать все, что угодно: иронию, восхищение и просто врожденную благожелательность.

По привычке, чуть склонив голову в дверях — чтобы не задеть за притолоку,— Владимир вошел в прихожую и остановился.

— Я, наверное, разочарую вас, Алина Максимовна,— визит следователя прокуратуры…

— Меня уже трудно чем-либо разочаровать,— перебила его Маврина и опять улыбнулась. Теперь грустной, рассеянной улыбкой.— Следователю крепкий кофе не противопоказан?

— Вменяется в обязанность.

Она ввела Фризе в гостиную, где упоительно пахло кофе, и — едва-едва — хорошими терпкими духами. На большом круглом столе, накрытом вишневой скатертью, стоял один прибор, тарелка с тостами, молочник.

— Присаживайтесь, будьте добры.— Алина Максимовна пододвинула стул рядом со своим, подошла к буфету и достала второй прибор. Фризе невольно бросил взгляд на ее фигуру и тут же отвел глаза. Фигура у Алины Максимовны, одетой в легкую черную блузку и модные — до колен — брючки, выглядела очень соблазнительно. И Фризе огорчился. Ему не нравилась эта порода гладких красавиц. Но в Мавриной было еще что-то такое, что притягивало взгляд. И, поняв — что, он рассердился на себя.

На небольшом столике шумно выпустила пар кофеварка. Разлив кофе, Маврина села рядом:

— Вы не испортите мне аппетита, если начнете свой допрос за кофе. Вас зовут…

— Владимир Петрович Фризе.

Кофе был выше всех похвал, сливки подогреты.

— За одни сутки я стала вдовой, потерпевшей и убийцей. Какое из этих несчастий вас интересует?

— Все три.

— И смерть мужа? — Маврина удивленно подняла брови.

— Не сама смерть. Вы знаете, что погибли оба санитара, которые приезжали забрать тело умершего?

— Оба? Какой-то рок, право.

— Да. Одного санитара отравили сразу же после того, как он приехал из Переделкино.

Она поставила чашку и с тревогой посмотрела на следователя.

— Отравили?

— Очень сильный яд. Полной уверенности у нас нет, но, похоже, он получил его с пивом. Выпил банку датского пива и мгновенно умер.

— А второго санитара убила я.— Алина Максимовна провела ладонью по лицу, взяла чашку и залпом выпила кофе.

— Ну, вот,— огорчился Фризе.— Беседы со следователем малоприятны.

— Не обращайте внимания,— сказала Маврина. Она мгновенно справилась с собой и налила в чашку остатки кофе.— Сейчас заварю еще.