Виталий Гладкий - Золото гетмана

В Белом городе насчитывалось более полутора тысяч дворов. В них проживали дворяне, духовенство, стрельцы, работные люди и иноземцы.

К Кремлю и Белому городу примыкал Земляной город. Он начинался от Крымской башни у Волги. Эта часть Астрахани была окружена земляным валом и деревянными стенами с башнями. Земляной город – это почти сплошь небольшие дома и грязные улочки. На юго-востоке Земляного города раскинулась армянская слобода, где жили армяне, грузины и греки. В юго-западной его части находилась татарская слобода. Здесь был базар и мечети. В Земляном городе находились склады, рыбная и садовая конторы, бани и ремесленные мастерские. Вдоль его стен, по обоим берегам рек Кривуш и Кутума, тянулись виноградники, сады и огороды.

«Красиво… – думал Данила Апостол, любуясь видом на Заманский сад и реку. – Зелень, цветы… пчелки жужжат. Медом пахнет… А Украина все равно краше. Эх, где ты родная сторонка!»

– Пан полковник, приехали!

Голос джуры Ивана Сербина заставил задумавшегося Апостола вздрогнуть. Он в недоумении перевел взгляд на юного казака, который указывал нагайкой на ворота постоялого двора, и какое-то время рассматривал джуру, словно впервые увидел.

Наконец сообразив, где находится, миргородский полковник тяжело вздохнул, спешился, отдал поводья Ивану и неспешной походкой, немного косолапя, как все, кто много ездит верхом, направился в отведенные ему покои.

Там его уже ждал гонец. Увидев запыленного и загорелого до черноты казака, Апостол почувствовал, как в груди сильно забилось сердце. Перед ним стоял один из самых верных и надежных его слуг, волох Петря Бурсук, бывший запорожский пластун.

Апостол и Петря были земляками. Отец миргородского полковника, Павел Ефремович, был выходцем из Валахии и принадлежал к старому знатному роду. Поселившись на Левобережной Украине, он записался в казацкое войско и вскоре пробился в старшины. В 1658 году Апостол-старший стал сотником, через год – полковником Гадяцького, а позднее и Миргородского полков. Во время военных походов его не раз избирали приказным гетманом Левобережной Украины.

Значит, пришла какая-то весть из Глухова… Данила Апостол никогда не скрывал своих амбиций. В Миргородском полку, кроме гетманских компанейцев и сердюков, он завел еще и личную охрану, которую содержал за свой счет – волохов и куренных стрельцов. Они охраняли отары овец, которые насчитывали более десяти тысяч голов, пасеки, мельницы, поля, сенокосы, леса, хутора и прочие маетности миргородского полковника.

Мало того, у миргородского полковника почти во всех известных городах Малороссии были свои соглядатаи, которые постоянно докладывали ему обстановку, а при них гонцы, готовые в любое время дня и ночи скакать с донесением. Были верные люди и в Петербурге. Никто не знал, даже пронырливый Полуботок, что Данила Апостол уже много лет ведет постоянную переписку с Меншиковым. Падкий на лесть светлейший князь весьма благоволил к миргородскому полковнику, который не жалел славословий в его адрес.

Но еще больше Меншиков любил деньги. Однако Апостол не сильно широко раскрывал перед светлейшим свою мошну, притворяясь если и не бедным, то человеком с достатком чуть выше среднего (применительно к старшине). Он лишь обещал Меншикову золотые горы в случае избрания его гетманом.

– Ваша мосць… – Бурсук низко поклонился.

– Здравствуй, Петря, – сказал Апостол. – Тебя покормили? – спросил он, чтобы оттянуть момент, когда гонец сообщит ему новость.

А в том, что она приятная, у полковника были некоторые сомнения. Осторожный и предусмотрительный Данила Апостол всегда сомневался, даже когда дело было абсолютно верное. Но неизвестность еще хуже. Поэтому он предпринимал все необходимые меры, чтобы получать достоверную информацию.

– Перекусил, – коротко ответил волох.

Он был невысокого роста, худощав, жилист и мог обходиться без пищи долгое время.

– Ну, говори, – с кислой миной на лице разрешил Апостол.

– Третьего июля скончался ясновельможный пан гетман…

Миргородский полковник вскинул голову; ноздри раздулись, и выражение торжества на миг осветило мрачные черты его лица, которые еще больше усиливала черная повязка, закрывающая правый глаз. Вот он, долгожданный момент!

Но тут же, бросив быстрый взгляд на Бурсука, полковник поспешно «нацепил» соответствующую моменту маску, представляющую собой смесь горечи, скорби и тихой грусти.

– Царствие небесное рабу божьему Ивану, – проникновенно произнес Апостол и перекрестился; его примеру последовал и волох, впрочем, без должного рвения.

Перекрестившись, миргородский полковник вперил глаз, полыхающий черным огнем, в невозмутимого Бурсука. Тот понял безмолвный приказ и продолжил доклад:

– Схоронили пана гетмана пятого числа, в Гамалеевке, в девичьем монастыре.

Апостол молча кивнул. Монастырь построила на свои средства Анастасия Марковна, жена гетмана. «Предусмотрительно, – подумал полковник; и сразу же другая мысль прорезалась в голове, как всплеск молнии темной ночью: – Все честь по чести. А где тебя, Данила, похоронят? Не останется ли твое тело на поживу воронью где-нибудь под Дербентом? Кто знает, как повернется кампания…»

Но тут же усилием воли Апостол избавился от дурных мыслей и спросил:

– Это все?

– Нет, не все, ваша мосць, – по-прежнему невозмутимо ответил волох с непроницаемым выражением лица. – В Глухов приехал пан полковник черниговский. За несколько дней до смерти ясновельможный пан гетман поручил ему временное управление – до своего выздоровления.

«Дьявол! – мысленно возопил Апостол в полном отчаянии. – Полуботок опять меня обскакал! Как тогда, когда я ушел с Мазепой, а он поспешил к государю с верными ему казаками. Я едва избежал дыбы, а ему Петр две тысячи дворов пожаловал. Эх! И теперь Павло на коне. Сначала попросился в Петербург со своим полком на рытье каналов – чтобы не идти на войну, а затем, когда войска двинулись на Персию, быстренько вернулся домой. Знал, что Скоропадскому долго не жить. Все предвидел. Сучий сын! Теперь из его рук булаву трудно будет вырвать…»

– Иди, – глухо сказал Апостол. – Отдохнешь пару дней. А там видно будет… Скажи джуре, пусть определит тебя на постой и снабдит всем необходимым. Это на расходы… – Полковник дал гонцу два рубля. – Купи своим домашним гостинцев.

После ухода волоха он добрых полчаса сидел в полной неподвижности – думал.

«Эх, Иван, Иван… Прожил ты большую жизнь, имел власть – а толку? Все при твоем правлении шло наперекосяк. При тебе были уничтожены статьи Хмельницкого, при тебе насильно переселяли казаков из Заднепровья, при тебе то и дело случались набеги запорожцев – а ведь можно было договориться о мире и согласии. Три года моровой язвы, людей погибло – не счесть, саранча, постои царских войск, что еще разорительней прожорливой саранчи, походы казаков на Ладогу, на Сулак, на Дон и Волгу… Сколько бед и несчастий обрушилось на наши головы! Может, Мазепа прогневил Бога и навлек все эти несчастья на Украйну, но есть и твоя, Иван Ильич, часть вины. А, что там говорить! Ты теперь ТАМ, а нам все это разгребать. Что касается гетманской булавы, то не все еще потеряно. Полуботок назначен ВРЕМЕННО. Значит, государь должен сделать выбор. Напишу ему грамотку! Чтобы напомнить ему о своей персоне…»