Роберт Уилсон - Кровь слепа

— Он собирается восстановить тебя на службе.

— Вряд ли.

— Во-первых, Спинола, — сказал Рамирес. — Расскажи ему, Эмилио.

— Мы провели обыск в его квартире и нашли там семьдесят восемь граммов кокаина, сорок граммов героина и сто пятьдесят граммов смолы каннабиса, — сказал Перес.

— Стало быть, он наркоман, — пожал плечами Фалькон.

— А еще там обнаружены копии всех заявок на строительство на острове Картуха.

— То же самое было найдено и у Антонио Рамоса, главы строительной компании «Горизонт», — подхватил Рамирес.

— Повезло, — сказал Фалькон, отхлебнув пива.

— Председатель Совета магистратуры назначил судебного эксперта, который присутствовал при обыске и принял из наших рук все вещественные доказательства.

— А что слышно насчет Маргариты? — спросил Фалькон у Ферреры.

— Она в больнице в Малаге, — отвечала та. — Ее жестоко избил один из подручных Леонида Ревника, когда они выяснили, что Василий Лукьянов отправился в Севилью.

— Она что, была его любовницей?

— Не то чтобы любовницей, но их связывали некие отношения. Только это и удалось у нее выпытать, потому что пока она в тяжелом состоянии. Мне позвонят, когда она поправится настолько, чтобы выдержать допрос по всей форме. У нее сломаны челюсть, левая рука и два ребра.

— А что Калека?

— Признал Соколова. Спорим, что предъявить ему — удар ножом или незаконное хранение оружия.

— А с Марком Флауэрсом как они хотят поступить?

— Обвинение в убийстве Юрия Донцова ему предъявлено не будет, но из Севильи его вытурят, — сказал Рамирес. — Его посадят на самолет и отправят в Штаты. Там к нему будут применены дисциплинарные меры.

— А еще меня волнует вопрос Кортленда Фалленбаха, — сказал Фалькон. — Был ли он причастен к заговору?

— У него отнят паспорт, — сказал Рамирес, — и целая команда адвокатов бьется за то, чтобы паспорт ему возвратили. А насчет причастности — не знаю. Без Лукрецио Аренаса и Сезара Бенито доказать его участие в заговоре трудновато.

Зазвонил телефон. Ответив, Баэна прижал к груди трубку:

— Отгадай, кто!

— Ладно, — сказал Фалькон. — Сейчас поднимусь. Скажи ему, что я хотел сперва повидаться с очень важными для меня людьми. Хорошо поработали вы все.

Комиссар Эльвира принял его незамедлительно. Секретарь предложила ему кофе — невиданный случай.

— Я пишу заявление для прессы, — сообщил Эльвира.

— Насчет чего?

— Насчет завершения расследования по делу о севильском взрыве.

— Завершения?

— Ну, люди, подложившие бомбу, схвачены и предстанут перед судом.

— А что будет с организаторами, с теми, кто создавал команду, со всей их цепочкой, начиная с подозреваемых, которых мы содержим под стражей с самого июня, и кончая деятелями из «Горизонта» и «Ай-4-ай-ти»?

— Никаких публичных заявлений на этот счет мы не делаем.

— Но в будущем это предполагается?

— Нам придется это решить, — сказал Эльвира. — Но пока что сегодня вечером состоится пресс-конференция, которая будет транслироваться по телевидению. Мэр и комиссар Лобо желают, чтобы ты присутствовал на ней и зачитал текст, который я для тебя пишу.

— Но я же отстранен от работы на время полного расследования собственного моего дела.

— Ты восстановлен на работе вчера вечером, когда выяснилась вина Алехандро Спинолы в утечке информации по поводу строительства на острове Картуха.

— Ну а что моя несанкционированная импровизация в отеле «Ла-Беренхена»?

— Послушай, Хавьер, мне и вправду надо серьезно заняться заявлением для прессы и речами, — сказал Эльвира. — Через час я жду тебя в своей машине. Мы поедем в региональный парламент.

Кивнув, Фалькон вышел из кабинета. Секретарша принесла кофе — Фалькон выпил его, стоя перед ней, и вернулся к себе в отдел убийств.

— Через полтора часа в региональном парламенте должна состояться пресс-конференция, — сказал Фалькон. — Вы уж послушайте.

Он прошел к себе в кабинет и уже собирался закрыть за собой дверь, когда взгляд его упал на висевшую на стене схему. Он снял ее с гвоздя и отнес в приемную.

— Можете порвать ее на полоски и подшить, — сказал он. — С этим покончено.

Зазвонил телефон. Это была операционная линия связи с НРЦ. Фалькон прошел к себе в кабинет и, прикрыв дверь, ответил.

— Я получил полный отчет от моих агентов в Фесе, — сказал Пабло. — Альфонсо тоже известил меня о том, что было потом. Мальчика ты получил.

— Учитывая, через что он прошел, он в неплохом состоянии. Совершенно ничего не помнит… пока, — сказал Фалькон. — Как это восприняли марокканцы?

— Им еще и саудиты позвонили, так что… настроены они философски. Нефть — штука важная, ее со счетов не сбросить, — ответил Пабло. — Но не все потеряно. Немцы раскрыли сеть, связанную с экспортными делами Бараката. А марокканцы, в свой черед, разрабатывают две важные зацепки, ведущие в МИБГ через другие связи Бараката. Существует еще и алжирский след, и МИ-5 работает над группировкой, о которой сообщили французы. По-видимому, это имеет отношение к ковровому бизнесу Бараката в Лондоне. Так что, хоть самого его взять и не удалось…

— Ну а ты? — спросил Фалькон. — Тебе-то от этого что-нибудь перепало?

— Якоб оставил у саудитов сведения касательно планов МИБГ в отношении Коста-дель-Соль, а также деятельности ячеек этой организации в Мадриде и Барселоне. Так что мы в восторге.

— Я рад.

— Я хотел узнать у тебя насчет Абдуллы, — сказал Пабло.

— У него двенадцать швов в районе плеча.

— Как он отнесется к тому, чтобы нам помочь?

— Вам помочь? Чем он может вам помочь, если он засветился?

— Может, да, а может, нет, — ответил Пабло. — Я просто хотел выяснить, как он настроен. Захочет ли включиться в игру.

— То письмо потребует от него больших размышлений, — сказал Фалькон.

— Ну а ты, Хавьер?

— Я? — воскликнул Фалькон. — Любитель?

— Подумай над моим предложением, — сказал Пабло и повесил трубку.

Фалькон подошел к окну с видом на парковку. Городские ласточки шныряли туда-сюда, то взвиваясь вверх, то ныряя вниз, чертя петли в воздухе. Он чувствовал пустоту и сразу нахлынувшее вместе с ней одиночество. Так всегда действовало на него окончание работы, оставляя после себя чувство разочарования. Тайна раскрыта, загадки кончились. А остается лишь ощущение потери и неприкаянности.

Разглядывая длинные ряды машин, отделенные друг от друга линиями разметки, он поймал себя на том, что ищет во всем происшедшем хоть какой-то смысл. Но вместо этого перед глазами поминутно возникал Якоб — таким, каким он его представлял, возвращаясь на машине из Феса, — на маленьком суденышке в океане, в кромешной тьме, ведомого лишь желанием принести себя в жертву и тем самым вырвать своего сына из рук фанатиков — благородное, достойное человека желание.