Дафна дю Морье - Без видимых причин

И они условились встретиться в семь вечера.

К половине десятого, после двух двойных порций джина, омара и бутылки шабли, [3] Шабли — изысканное французское белое вино. за которой последовал бренди, трудность состояла уже не в том, чтобы заставить старшую сестру разговориться, а чтобы заставить ее замолчать.

Она пустилась в описание тонкостей акушерского дела и обрушила на Блэка такое обилие подробностей, что у него голова буквально пошла кругом. Он сказал, что ей следует писать воспоминания. Она ответила, что напишет, когда уйдет на пенсию.

— Без упоминания фамилий, конечно, — добавил Блэк. — И не говорите мне, будто все ваши пациентки — замужние женщины, все равно не поверю.

Сестра пропустила первую порцию бренди.

— Я же вам говорила, к нам в Приморскую кто только не попадает. Но пусть вас это не пугает, за эти стены ничего не выходит.

— Я не из пугливых, — отозвался Блэк, — и моя Перл тоже.

Старшая сестра улыбнулась.

— Хорошо, вы такой разумный, — заметила она. — Жалко, что не все мужья такие. Меньше бы слез проливалось в Приморской. — Сестра с доверительным видом пригнулась поближе. — Вы бы ахнули, если б знали, сколько иные платят. Само собой, не такие парочки, как вы, венчанные по закону. А те, которые оступились. Приезжают сюда, чтобы разделаться со своей заботой, и делают вид, будто все у них по-честному, все хорошо и как надо. Но меня не обманешь. Я своим делом занимаюсь давно. Бывали у нас и титулованные дамочки, притворялись, будто простые. А мужья ихние думали, что они отдыхают себе на юге Франции. Как бы не так, они в это время в Приморской занимались совсем другим, на что и не рассчитывали.

Блэк заказал еще бренди.

— А что происходит с нежеланными детьми? — поинтересовался он.

— Ну, у меня есть кое-какие связи, — ответила старшая сестра. — В здешних краях найдется сколько угодно женщин, которые не откажутся от двадцати пяти шиллингов в неделю за ребенка, пока он не достигнет школьного возраста. Вопросов они не задают. Иной раз увидишь фото настоящей матери в газете. Покажешь акушерке, и мы с ней посмеемся в кулак. «Когда рожала, так не улыбалась», — скажешь. Да, ужо возьмусь я за воспоминания. Много чего интересного понапишу, нарасхват пойдут.

Сестра угостилась еще одной блэковской сигареткой.

— А все-таки беспокойно мне насчет возраста, — вставил он. — Какие у вас самые молодые были?

Старшая сестра задумалась, пуская дым в воздух.

— Шестнадцать — пятнадцать, — ответила она. — Да, одна была — еле пятнадцать исполнилось, если правильно помню. Печальный был случай. Давно это, правда, было.

— Расскажите-ка, — попросил Блэк.

Старшая отхлебнула бренди.

— Из состоятельной семьи была, — начала она, — отец готов был заплатить мне сколько ни попроси, да я не хапуга. Назвала я ему сумму по справедливости, а он уж так рад был взвалить дочку на мои плечи, что и сверх того дал. Она у нас пять месяцев прожила. Вообще-то так не полагается, но он заявил, что либо так, либо в исправительный дом, ну я и пожалела девчушку.

— Как же это приключилось? — перебил Блэк.

— Совместное обучение виной, так отец объяснял. Только я этой сказке не поверила. И вот ведь что удивительно — сама девчушка знать не знала, как это получилось. Обычно мне всю подноготную у моих пациенток удается вызнать, а от нее так ничего и не добилась. Отец — так она нам говорила — объявил, что это величайший позор для девушки, а ей непонятно почему, ведь ее отец священник и он во всех проповедях учит — то, что случилось с девой Марией, — самое прекрасное чудо на свете.

К столику подошел официант со счетом, но Блэк сделал знак подождать.

— Так, выходит, она думала, будто это сверхъестественные дела?

— Именно так и думала, — подтвердила сестра, — и сбить ее с этого было невозможно. Уж мы ей растолковали, что к чему, а она все равно не поверила. Акушерке она сказала, что, может, с другими и случаются всякие ужасы, но с ней ничего подобного не происходило. Ей, говорит, часто ангелы снятся, вот какой-нибудь ангел и явился к ней во сне, и отец, мол, еще первый признает, что был не прав, когда родится ребеночек: ведь он непременно будет новый мессия. [4] Новый мессия. — В ряде религий мессия — ниспосланный богом спаситель, который навечно установит свое царство. У христиан мессия — Иисус Христос. Поверите ли, слушаешь ее и жалость берет, так она была уверена. Она нам сказала, что детей любит и ни капельки не боится и одно ее смущает: достойна ли она быть его матерью, ведь она твердо знает — именно ему суждено спасти мир.

— Ужасная история, — заметил Блэк, заказывая кофе.

Старшая сестра делалась все человечнее и отзывчивее. И даже перестала причмокивать губами.

— Уж так мы с акушеркой к ней привязались, — продолжала она. — Да и невозможно было ее не полюбить, кроткая, как овечка. Мы и сами чуть не поверили в ее ангелов. Она напомнила нам, что дева Мария была еще годом моложе, когда родила Иисуса, и Иосиф тоже старался спрятать ее от людских глаз, стыдясь, что у нее ребенок. [5] …Иосиф тоже старался спрятать ее от людских глаз, стыдясь, что у нее ребенок. — Так по-детски наивно Мэри объясняет бегство Иосифа и девы Марии с младенцем в Египет. «Вот увидите, — говорила она нам, — в ту ночь, когда родится мой мальчик, в небе будет большая звезда». [6] …в небе будет большая звезда. — По преданию, в момент рождения Иисуса Христа взошла Вифлеемская звезда. И так оно и вышло. Правда, то была просто Венера, но мы с сиделкой радовались, что звезда видна. Девочке полегче было, отвлекало от происходящего.

Старшая сестра допила кофе и посмотрела на часы.

— Пора, — сказала она, — у нас в восемь утра кесарево, выспаться надо.

— Сперва докончите историю, — остановил ее Блэк. — Чем она завершилась?

— Родился мальчишка, и я в жизни не видела картинки милее, когда эта крошка сидела на кровати со своим малышом на руках, точь-в-точь будто ей куклу подарили на день рождения. И уж такая довольная, прямо слов не находила. Знай повторяет «ах, сестра» да «ох, сестра». Знает бог, меня разжалобить трудно, но и меня чуть слеза не прошибла, и сиделку тоже.

Одно я вам могу сказать точно: кто ей это устроил, был рыжий. Помню, я сказала девчушке: «Ну, чистый Рыжик, вот он кто». И так мы все и звали его Рыжиком, и бедняжка тоже его так звала. А уж про то, как их потом разлучили, так и рассказывать неохота.

— Разлучили? — переспросил Блэк.

— Пришлось. Отец хотел увезти ее куда-то, чтоб начать новую жизнь, а с младенцем на руках какая новая жизнь, тем более она и сама еще дите была. Мы ее с Рыжиком продержали у себя четыре недели, и то лишку получилось — она успела накрепко к нему привязаться. Но так заранее было обговорено: отец заберет ее, а ребенка отдадим в какой-нибудь приют. Мы с акушеркой потолковали и решили, что единственный способ — сказать бедняжке, будто Рыжик ночью умер. Так мы и сделали. И тут все вышло еще хуже, чем мы думали. Она вся как побелеет да как закричит… До самой смерти, наверно, у меня в ушах будет стоять тот крик. Жуткий, пронзительный, странный такой. После того потеряла она сознание, и так надолго, что мы думали, так и помрет и в себя не придет. Доктора позвали, а обыкновенно мы сами пациенток выхаживаем, и доктор сказал, что все это чудовищно и что она от потрясения может помешаться. В конце концов она пришла в себя. Но что бы вы думали? У нее начисто память отшибло. Не узнавала нас, родного отца, вообще никого. И не помнила ничего, что с нею случилось. Память как умерла. А так-то она была здорова и во всем остальном нормальная. Доктор тогда сказал, что это самое милосердное, что могло произойти. Но уж коли память вдруг вернется, так он сказал, то тут для бедной девчушки начнется ад.