Галина Романова - Жизнь нежна

— Тогда давай встретимся, мой на охоту подался.

Хаустов дернул штору, приплющив нос к оконному стеклу.

За стеклом бесновалась непогода, загнав всех воробьев под стрехи домов, наглухо спрятав солнце и расквасив цветочные клумбы. Куда вот и зачем нужно было пускаться в такую слякоть? Сейчас в самую пору растопить камин, взять охапку журналов, развалиться на диване и ждать кофе с ватрушками, которые вот-вот подоспеют. И чтобы мальчишки орали на втором этаже в своей комнате. Чтобы спорили из-за своей дурацкой «стрелялки», которую он им два дня назад установил в компьютере. Телевизор пускай без звука подсвечивает камину. А Алина в это время…

Кстати, а какую роль он, прячась в своем домашнем уюте от непогоды, отводит ей? Роль гувернантки, прачки, кухарки, подносчицы свежих ароматных ватрушек?

Ему такая ее роль не нравилась. Нет, пускай и это все будет, привык к удобству, спору нет. Но чтобы ко всем прочим благам она чуть добрее была к нему, чуть снисходительнее. А то, как Тайку арестовали, так вовсе отвернулась от него. Попытался как-то перехватить ее на лестнице, когда она мальчишек уложила, а он только собрался укладываться, обнял. Поцеловать попытался.

Так она что сделала? Она врезала ему, да так, что зубы свело.

— Я вам не Маруська, Сергей! — просвистела строго. — Еще раз такое повторится, я уйду от вас!

— Как уйдешь? — не понял.

Она не могла уйти, не имела права, считал он! Она вырастила его мальчишек, став им почти родной. Она о нем знает все, кроме разве что интимных подробностей. Но какое белье он предпочитает, знает точно. И носки с галстуками подбирает каждый день. И сорочки гладит именно так, как он любит — без стрелок на рукавах.

Она не могла уйти, не имела права!

— Да что вы? — Ее брови, очень красивые, между прочим, красоту которых он никогда прежде не замечал, насмешливо выгнулись. — И что же мне помешает?

— Ответственность! — брякнул он напыщенно первое, что пришло ему в голову. — Вы несете ответственность…

— А вы? — вдруг перебила его Алина, впервые за многие годы, проведенные в его доме, перебила. — Вы за что, за кого несете ответственность?

— За всех! — снова поперла из него высокопарность.

— А за себя, Сергей? За себя когда станете отвечать? Все-то вы при няньках…

Разговор был неделю назад, а покоя не давал до сих пор.

Кого она в няньки ему зачислила? Себя? Вряд ли. На Тайку намекала, которая вдруг вздумала ему дорогу мостить трупами, все о его деловом престиже, дура, пеклась. Все думала, что он не достигнет чего-то в этой жизни. Хотя, врала она все. Алчность ею двигала, и ничего больше. А он как-то это все просмотрел за суетой ежедневной, за…

— Сережа, чего молчишь? — Маруська и не думала отключаться, терпеливо дожидаясь его решения. — Увидимся сегодня?

— Нет, — вдруг созрел он для отказа, который давно вынашивал, да все оставлял на потом, держа эту девчонку в резерве. — Не увидимся, Маруська.

— А когда?

— Да никогда, наверное. Ты мужа люби, он хороший мужик у тебя… Правильный, и любит тебя очень.

Швырнул трубку на кровать с легким сердцем, влез в домашние штаны и пошел в кухню, где — он был уверен — Алина стряпает ватрушки. Она ведь обещала!

Она стояла к нему спиной возле газовой плиты, что-то помешивала в блестящей кастрюльке и тихонько напевала.

— Привет, — буркнул Сергей недовольно, усаживаясь к столу. — Завтрак будет в этом доме или как?

Повод для недовольства был только один — Алина снова потрясающе выглядела сегодня. Нет, она всегда великолепно выглядела, но сегодня особенно. Легкая бирюзовая юбочка игриво билась о коленки. Блузка очень гладко лежала на ее лопатках, тонкий поясок огибал талию.

— Завтрак будет, — чуть скосила Алина на него взгляд. — Станете ждать ватрушки, или сразу подавать омлет?

— Стану ждать, — не без яда отозвался Хаустов, а она вдруг улыбнулась. — И чего радуешься, Алина? Что вовремя мужика не можешь накормить?

— Так вы никогда так рано не встаете, — не обиделась она, продолжая улыбаться. — Звонили, видимо, разбудили.

Все-то она про него знает, блин! Или звонок услыхала?

— Слушай, а ну-ка присядь сюда. — Он выдвинул соседний стул. — Присядь, присядь! Ничего там у тебя не сгорит и не убежит!

Алина послушно опустилась на соседний стул, сложила первоклашкой руки на столе и уставилась на него преданными строгими глазами.

— Вот что ты имела в виду, когда говорила о няньках?

— Я имела в виду тех женщин, которые передают вас друг другу, как младенца, — без тени улыбки ответила Алина. — Понянчилась одна, передала другой. Потом та третьей.

— Ты хочешь сказать, что не я их меняю, а они меня с рук на руки передают! — возмутился Хаустов.

— Да, так я хочу сказать. Не они в ваших руках игрушки, а вы в их. Пока все так и есть. Пока только вы от этого страдаете, а не они.

— Хм-мм, нянчат, стало быть… — Ему было обидно слышать от нее такое, но не признать ее правоту он не мог. — А ты нянчиться не хочешь, так?

— Не хочу, — покачала головой Алина.

— А что ты хочешь? — Он вдруг расстроился.

Не ждал он от этой женщины такого ответа. Она же только что отказала ему. Лишила всяких надежд.

— А что ты хочешь, Алина?! — разозлился он следом. — Сначала ты смотришь на меня, как…

— Как? — Она улыбнулась.

— Как влюбленная женщина, вот как!

— Ну… Я этого и не отрицаю.

— Чего?!

— Что люблю!

— А говоришь, что не хочешь.

Так отпустило, что хоть в пляс пускайся или песню затевай. Она сказала, что любит? Сказала, сказала, пускай теперь попробует открутиться!

— Так нянчиться не хочу. — Алина пожала плечами и покосилась на духовку. — Кажется, подгорает… И Марусек терпеть не хочу. А любить… Любить буду независимо от желания.

— А что, можно любить против желания, да? — Он уже вовсю улыбался и шаркал за ней по пятам до плиты, к столу и обратно.

— Можно, можно, Сергей. Дайте мне полотенце… Спасибо… Слава богу, не подгорели ваши ватрушки. Мальчики их не любят. Им я печенье сделаю… Любить против желания очень больно, только сделать ничего невозможно, — вдруг швырнула она противень на стол, отчего румяная выпечка испуганно подпрыгнула. — И вот теперь даже не знаю, как поступить.

— А как хочется?

— Хочется подождать еще немного.

— Зачем? Чего ждать? Все же ясно!

Хаустов припер Алину к столу и дышал шумно ей в ухо. Он не выпустит ее теперь, ни за что не выпустит. Пусть бьет его, пусть вырывается. Он не выпустит.

— Может, ты поймешь со временем, что я именно та женщина, от которой никуда не хочется уходить, — шепнула Алина, уткнувшись лбом ему в ключицу. — Никогда и никуда… И мы с тобой…

— Мы разожжем камин, — перебил ее Хаустов, теребя в руках тонкий кожаный поясок, оказавшийся вдруг раздражающим препятствием. — Станем смотреть телевизор без звука, есть ватрушки…