Ольга Лаврова - Любой ценой

-- Он глуп, -- повторяет отец, который один еще продолжает жевать.

-- Зачем ты так, Вадик? Ведь ты всех нас любишь! -- Мать пытается обнять его. Вадим увертывается.

-- Люблю? Да чем вечно клянчить у вас то трояк, то сотнягу, лучше пойти и трахнуть кого-нибудь по башке!

-- Вадик, мы никогда ничего для тебя не жалели! -- скорбно восклицает мать.

-- Да, кое-что я получал. Периодически. Но когда мне нужно было позарез, вы в воспитательных целях показывали мне кукиш.

-- Заткнись! -- обрывает Дмитрий. -- Не хватает обвинять мать с отцом! Ты хоть представляешь, во сколько обошлось тебя выта-щить? А еще во сколько обойдется!

-- Отдайте половину этого мне, и я внесу гениальное рацпред-ложение.

-- Какое?

-- С Тобольцева довольно. Купите против него свидетеля. Очевидца и дешевле и надежней.

-- Откуда же очевидец? -- изумляется мать. -- Митя?

Митя задумывается.

-- Вообще-то... найти, пожалуй, можно.

-- Отец, ты слышишь?

-- Оставьте меня.

-- Но как умный человек...

-- Я не умный человек. Я не имею на это времени -- я делаю зубы. Кому вставить? Пожалуйста, хоть в три ряда, как у акулы. Дальше меня не касается.

-- Не сердись, семье нужен твой совет.

-- Сколько с меня причитается за право спокойно жить в своем доме?! -Он встает, уходит в свою комнату, и слышно, как запирает дверь.

Пока Холина провожает его взглядом, Вадим быстро выпивает рюмку коньяку и выскакивает в переднюю, закусывая пирожком. Дмитрий направляется следом. Вадим уже кинул на руку пальто, брат преграждает ему дорогу. Кажется, они готовы подраться. И тут раздается звонок в дверь. На площадке стоят Томин и два милиционера.

-- Добрый вечер, -- говорит Томин.

-- Здрасьте, -- автоматически откликается Дмитрий и пятится.

Вадим застывает с недоеденным пирожком.

-- Вадим Холин?

-- Д-да...

-- Старший инспектор уголовного розыска Томин.

Пятясь, Дмитрий кричит:

-- Мама, к вам пришли!

Кругленькой, растревоженной наседкой выбегает мать.

-- Вадик, что такое? Кто вы? В чем дело?! -- налетает она на Томина.

Вадим на мгновение приободряется:

-- Да, собственно, в чем дело?

-- О вас, Вадим, тюрьма плачет, -- доверительно сообщает Томин. -- В три ручья.

-- Опять?! -- Глаза Холиной мечут голубые молнии. -- Это провокация! Вам здесь нечего делать! Мы будем немедленно жаловаться прокурору!

-- Именно он подписал постановление на арест. Я только выполняю его поручение.

-- Вадик, не бойся!.. Не волнуйся... Мы все сделаем! Я послед-нюю рубашку!.. Митя!.. Отец!..

Но Митя скрылся в комнате, и отец не отзывается.

-- Вадик, мальчик мой! Мы спасем тебя! Любой ценой. Любой ценой!

x x x

Холина потом часами толклась в районной прокуратуре, в городской, в судах всех инстанций, в приемных мыслимого и немыслимого начальства. Она нанимала адвокатов, писала бесконечные кассации, жалобы и прошения; из года в год слала посыл-ки по далекому северному адресу; она поседела и сморщилась. Она перенесет все и останется любящей матерью.

Осуждать? Крутить пальцем у виска? Или снять шляпу перед такой верностью чувства?