Нил Олсон - Икона

— Она не моя девушка.

— Жаль.

— Theio, я хочу знать, что происходит.

— Мы все хотим это знать. Ты думаешь, я владею какой-то особой информацией?

— По-моему, все эти события тебя не слишком расстроили.

— Это все болезнь. Мудрость, которой живет старый человек, гласит: силу, которая у меня осталась, я должен расходовать только на первоочередные задачи. Мне очень жаль, что икона пропала, и я молюсь за Николаса утром и вечером. До своего выздоровления я больше ничем не могу ему помочь.

— Антон исчез.

— Полиция сообщила мне об этом.

— Они тебя допрашивали?

— Они мне звонили. Видишь, я пытаюсь им помочь.

— Это его исчезновение не очень хорошо пахнет.

— Согласен.

— Ты думаешь, он участвовал в краже?

— Боюсь, нам придется с этим смириться. — Фотис вздохнул, чтобы подчеркнуть, как тяжело ему будет принять этот факт. — Конечно, у него могли быть и другие причины. У некоторых русских весьма неопределенный статус в Америке.

— Антон нелегал?

— Я не утверждаю, что он нелегал, я просто говорю, что это не исключено. Но если у него были проблемы такого рода, я думаю, он обратился бы ко мне, а он этого не сделал.

— Он всегда казался мне исключительно преданным тебе, — заметил Мэтью, не сводя глаз с лица Фотиса. — И не очень изобретательным.

— Ну, он не так уж прост — кое-что в нем не сразу заметишь. Он хорошо скрывает некоторые свои черты. Но если он и связан с кражей, не думаю, что сама идея принадлежала ему.

— Согласен. Тогда кому?

Пожав плечами, Фотис потянулся к толстому ломтю хлеба.

— Вот как? — Мэтью продолжал наступление. — Ты пожимаешь плечами? У тебя нет никаких предположений?

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Ты думаешь, я поверю, что у тебя нет никаких соображений о…

— Ну давай, скажи это, щенок. — Фотис уронил хлеб, вгоняя себя в красивую, благородную ярость. — Я не позволю, чтобы меня допрашивали в собственном доме! Ты что, думаешь, я не знаю, что такое допрос? Я провел их сотни. Ты утверждаешь, что кражу организовал я?

Мэтью оторопел, но не так сильно, как ожидал Фотис.

— Я этого не утверждаю, — спокойно передразнил его крестник, — я просто говорю, что это не исключено.

Браво. Конечно, это уже сигнал тревоги, и все же Фотис не смог не восхититься хладнокровием юноши. Растет. В конце концов он может сделать успехи на этом пути. Фотис решил опять поменять тактику:

— Андреас.

— Что Андреас?

— Извини меня, просто я устал, поэтому не сразу понял, что это он говорит твоими устами.

— Знаешь, это забавно. — Мэтью подобрал с пуфа кусок хлеба и положил его обратно на поднос. — Стоит прижать одного из вас к стенке, как он тут же кивает на другого. Вы словно близнецы. Ты никогда ни в чем не виноват, он никогда ни в чем не виноват.

— Наверное, мы забыли, кто из нас кто.

— Вы забыли, кто из вас что сделал. Съешь хлеб, пожалуйста, я не хочу, чтобы Таки на меня сердился.

Старик повиновался, обрадованный возможностью какое-то время помолчать.

— Это мои вопросы, — продолжал Мэтью. — Мой дед скормил мне немало историй, но не больше, чем ты. Может, вы оба и верите в них, не знаю. Но в настоящий момент я не доверяю ни одному из вас.

«Хорошо», — подумал Фотис. Равный счет он еще мог принять. Хлеб был мягким и приятным на вкус. Осторожно проглотив кусочек, он положил ломоть обратно на тарелку.

— Я не знаю, где Антон и что он сейчас делает. — Это было более или менее правдой. — Антон исчез, Николас в больнице, и у меня больше нет доверенных людей, на которых я мог бы положиться. Мне придется заняться этой историей самому, когда я окончательно поправлюсь.

— Непохоже, что тебе следовало полагаться на твоих доверенных людей. Как ты, с твоей осторожностью, мог нанять человека, способного предать тебя?

— Лучше спроси, как мог не нанять. Навечно преданные тебе люди — это люди, которые никогда не будут думать о себе. Они могут быть полезны до определенного момента. — Он опять отпил остывающий кофе. — По-настоящему же полезны люди, которые не ограничиваются только твоими указаниями, которые принимают на себя риск, полагаются на собственное суждение. Но все они амбициозны и в один прекрасный день начинают заботиться о своих интересах. И это естественно.

— И как их контролировать?

— Свести к минимуму их возможность нанести ущерб. Поставить над ними других, менее изобретательных и инициативных. Уволить их, в конце концов. В отношении Антона я проявил неосторожность. Слишком медленно действовал.

— Ты ожидал неприятностей?

— Мальчик мой, я ожидаю неприятностей от всех — в определенное время.

— А что за человек мой Papou?

— Андреас? Лучший. Лучший и редкий, одновременно преданный и беспощадный, умнее самого дьявола. Разумеется, в конечном итоге выяснилось, что даже ему нельзя доверять.

— Почему ты сказал, что его называли Змей?

Фотис снова прикоснулся губами к чашке, но в ней осталась только кофейная гуща. Не имеет смысла отрицать: парень знает слишком много. Осталось только выяснить, насколько много.

— Это было несправедливо. Возможно, я пытался таким образом наказать его за то, что он дал мне это прозвище.

— Может, ты не хотел признать, что это была твоя идея — обмен с немцами?

— Моя идея? Нет, это придумал Мюллер. Немецкий офицер. В конце концов они все стали воровать хуже итальянцев. Мюллер страстно увлекался религиозным искусством. Каким-то образом ему удалось узнать про икону. А может, он и раньше про нее знал. Наверняка тебе известно, что фашистов привлекало все мистическое.

— Продолжай, — нетерпеливо сказал Мэтью.

— Признаюсь, что мы все время поддерживали связь с немцами, несмотря на то что воевали против них. Мюллер предложил мне обмен. Я ужаснулся, но нам нужно было оружие, и я рассказал об этом Андреасу — человеку, которому доверял больше всех. Он убедил меня, что мы должны согласиться, и разработал план. Ты можешь себе представить, чтобы я сжег церковь, paidemou?

Мэтью молчал, на лице его было написано сомнение. Фотис продолжил наступление:

— Нет, я не мог этого сделать. Только атеист способен был выполнить намеченный план. В том пожаре погиб его брат.

— «Погиб при пожаре» и «он убил его» — это разные вещи.

— Он разрешил ему вбежать в горящее здание, может, даже и подтолкнул к этому. Ты же знаешь, что они были сводные братья. Они никогда не любили друг друга.

— Он до сих пор скорбит по брату.

— Вполне возможно, что священник сотрудничал с немцами, а твой дед не умел прощать. И кроме того, он никогда не ограничивался полумерами.

— Это звучит неубедительно.

— Я устал. Может, на сегодня закончим допрос и дадим пленнику отдохнуть?

— Эта перелицованная история, которую ты сейчас пытался сочинить, никак не вяжется с тем, что ты рассказывал в Нью-Йорке. — Крестник не собирался откладывать разговор, и сейчас в его голосе слышалась настоящая ярость. — Эта история безобразна сама по себе, а нагроможденная на нее ложь — в десять раз хуже.