Нил Олсон - Икона

— Да ладно, Ники, мы оба с тобой знаем, что на самом деле это было не просто ограбление. И полиция об этом знает. Фотис договорился об этом с Каровым. Они все были в курсе: Антон, Каров, Драгумис. Все, кроме тебя. Тебя оставили для пули.

Лицо Николаса исказилось. Правой рукой он сгреб простыни в кулак.

— Все, да? А может, и ваш внук тоже? И вы?

Андреас невозмутимо кивнул.

— Я не осуждаю тебя за то, что ты подозреваешь меня. Тебе прекрасно известно, что у нас с Фотисом имеются некоторые разногласия. Может быть, ты считаешь, что у меня есть какой-то план, что я что-то задумал. Но ты наверняка знаешь, что Мэтью здесь ни при чем.

— Я ничего не знаю. Как я могу знать что-то, лежа здесь?

— Ты знаешь, кто в тебя стрелял?

— Они были в масках. Я не видел их лиц.

— Превосходно! — Андреас саркастически рассмеялся. — Они хотели тебя убить, а ты хранишь их секреты. Тебя ведь этому учили, да? Хранить тайну. Ты хороший солдат, Ники. Так они о тебе и скажут, когда ты умрешь. Он был хорошим солдатом, полезным орудием. Он умел хранить тайну.

— Идите к черту!

— Ну что ж, хорошо, что есть женщина, которая будет скорбеть по тебе.

— А вам-то, какое до всего этого дело?

— Я же сказал тебе. Из-за внука.

— А-а, ну да. Ваш внук все время был с Драгумисом, они говорили об иконе. Так что, возможно, полицейские правы. Может, я им так и скажу.

Андреас наклонился вперед и заставил себя говорить спокойно:

— Фотис использовал парня. Как использовал тебя, как много раз использовал меня. Это его обычная манера. И тебе это известно. Пора уже прекратить защищать его, подумай лучше о себе. Они все тебя предали. Ты остался один — если, конечно, ты не доверишься мне, хоть немного.

— Вы считаете меня дураком? Но я действительно думаю о себе. Я вовсе не собираюсь их защищать, я просто хочу остаться в живых, вот и все.

— Но твое молчание тебя не защитит. Ты ведь ничего плохого не сделал, а они все равно хотели тебя убить. А теперь их нет. Драгумис скрывается. Каров в тюрьме, и его нечего опасаться.

— Кто-нибудь придет на его место. Вы не знаете, как все происходит там, где я живу. Если я дам показания против кого-нибудь из них, мне не простят.

— Не уверен, что ты прав. Каров согласился сотрудничать со следствием, поэтому показаний против него не потребуется. И не думаю, что кто-нибудь осудит тебя, если ты дашь показания против Антона — ведь это он в тебя стрелял. Ну да ладно. Я ведь не прошу тебя давать показания против кого-то.

— Тогда что же?

— Очень просто. Мне нужно знать, что было в голове у Фотиса, когда ты провожал его в аэропорт в то утро. Меня интересует все, что ты можешь рассказать. Видишь, это совершенно безопасный вопрос.

— Даже сам разговор с вами может быть опасным.

— Ну что ж, об этом уже слишком поздно говорить. Ведь это ты вез его в аэропорт, так?

— Да. Я постоянно возил его. Антон плохо водит.

— Рано утром?

— Еще не рассвело. Вылет был в семь тридцать, так что мы выехали в четыре. Я говорил об этом полицейским.

— Я не работаю в полиции, Ники. А почему так рано? В это время до аэропорта Кеннеди двадцать минут езды.

— Он любит приезжать заранее.

— У него было много багажа? Что-то крупное?

— Нет, только небольшая сумка и чемодан.

Андреас помолчал, внимательно посмотрев в лицо парню, потом отвел глаза.

— Почему так рано?

— Я же сказал вам.

— Вы еще куда-то заезжали. До аэропорта вы где-то останавливались.

Русский занервничал. Ему нелегко было врать, поэтому оставалось либо что-то утаивать, либо говорить правду, чего ему явно не хотелось.

— Сначала мы поехали в город. На Манхэттен.

— Зачем вы туда поехали?

— У него несколько квартир. Иногда в них кто-то останавливается, иногда он встречается там с кем-то, кто не хочет приезжать в Куинс. Мы заехали на одну из них. Он хотел там кое-что оставить.

— Что?

— Картину, которую он продал. Это было большое абстрактное полотно. Накануне я помогал ему его упаковать. Покупатель должен был забрать картину прямо из квартиры.

— Какого она была размера?

— Не знаю. Достаточно большая, чтобы у меня разболелась спина, пока я тащил ее по лестнице. Может, четыре или пять квадратных футов.

— И ты все время находился с ним в квартире?

— Нет. Ему надо было позвонить или что-то в этом роде. Я вернулся в машину.

— Понятно. Теперь скажи мне, где эта квартира?

Как и предвидел Андреас, Николас не захотел отвечать на этот вопрос. Не то чтобы он прямо отказался, он просто молчал, глядя на дверь. Андреас знал, что если сейчас войдет медсестра или его подружка, разговор на этом закончится.

— Ники! Мэтью хотел, чтобы икона была возвращена в Грецию, в церковь. И он все для этого делал. Я всего лишь хочу помочь ему. Он помог тебе. Остальные бросили тебя, умирающего. Ты ничего им не должен, но твое молчание им на руку. Ты же можешь очень помочь нам. Ты можешь помочь церкви. Что ты выбираешь?

— Черт бы вас побрал, — прошептал Николас. — Вы говорите, как Драгумис. Я не верю ни вам, ни ему. Я скажу вам, но только ради парня, ради Мэтью. Двадцать восьмая улица, возле Третьей авеню. Серое здание, второе от северо-западного угла. Номер не помню. Третий этаж, в конце коридора.

— Спасибо.

— А теперь, пожалуйста, уходите, господин Спиридис. Я не хочу, чтобы вы были здесь, когда придет моя девушка.

— А ты рассказывал полицейским об этой квартире?

— Нет.

— Интересно почему?

— Не знаю. Просто внутренний голос подсказал мне: не говори им об этом.

— Ники, я очень тебе благодарен, и я оправдаю твое доверие. Будь здоров, мой мальчик.

— Мы не можем здесь находиться. Мы еще вчера должны были уехать из страны.

Ван Меер говорил ровным, спокойным голосом, даже немного лениво, словно его ничто не волновало, но уже тот факт, что он повторил эти слова два раза за последние двадцать четыре часа, свидетельствовал о его беспокойстве. Дель Каррос не слишком опасался, что Ян выйдет из игры, но все-таки сделал некоторые попытки успокоить его «профессиональную совесть». Ян считал себя человеком, который во всем следует правилам и букве, но дель Каррос очень хорошо его знал. Лучше всего голландец чувствовал себя в обстановке хаоса, еще со времен своей бурной юности, прошедшей в Амстердаме. Профессиональный лоск появился позднее, но это был всего лишь внешний глянец.

— Нет никакой непосредственной опасности.

— Вы не можете этого знать, — настаивал Ян, глядя на улицу через лобовое стекло. — Вы не знаете их возможностей. Кроме того, не забывайте о полиции.

— Они будут искать дель Карроса. Меня они под этим именем не найдут.

— С вашей стороны было неразумно встречаться с этой женщиной.

— Мы уже это обсудили.

Будь он проклят, если еще раз позволит Ван Мееру себя отчитывать! Однако дель Каррос и сам понимал, что неправильно повел себя на встрече с девушкой. Ей кое-что известно, но отнюдь не местонахождение иконы, а какое значение имеет все остальное? С этой семьей он все время совершал ошибки; сейчас он направил всю свою ярость на умершего старика, который обокрал его, затуманил его разум. Такую же ошибку он допустил с его сыном, Ричардом, отцом девушки, когда тот прилетел в Каракас вместо своего отца. У банкира был наметанный глаз, и он сразу их раскусил: он понял, что ему предлагают поддельную икону, что подлинник висит у старика на стене. Дель Каррос не собирался никого дурачить: просто ему необходимо было заполучить Кесслера-старшего. Но вместо него приехал сын, а их встреча проходила в такой обстановке, что взятие заложника было невозможно.