Наталья Андреева - Ангард!

За кулисами пахло театральной пылью. Специфический запах грима, слежавшихся театральных костюмов, духов и сигарет. Все это появляется и исчезает, оставляя в воздухе след.

Следы скапливаются, слеживаются и в итоге становятся пылью. Прошедшаяся по полу швабра сама пропитывается этим запахом вместо того, чтобы его искоренить. Да и незачем. Еще за кулисами были голоса. На сцене шло действо. Алексей прислушался. Вроде как классика. Но кто конкретно? Вот ведь! Жена литературу преподает, а муж не может сообразить, что за пьесу смотрит! То есть слушает. И покосился на Барышева. Серега вообще смотрел в потолок.

– Сюда, – шепотом позвал режиссер. – Вот она. Александра Рощина.

У женщины, одетой в длинное платье и затянутой в корсет, был пышный бюст. Режиссер, видимо, тоже смотрел на бюст. И зрители. Бюст был значительно открыт. Значение этого открытия переоценить было трудно. Алексей заподозрил, что между главрежем и бюстом есть связь. В этот момент женщина произнесла какие-то слова. Какие-то, потому что по сравнению с бюстом они не впечатляли. И не запоминались. Актриса она была отвратительная. Режиссер вздохнул и сказал:

– Сейчас она появится за кулисами. Ну что тут поделаешь? Бывшая жена самого Рощина! Такой талант. Да-а-а…

И он еще раз тяжело вздохнул.

Алексей не понял, талант у кого? У Рощина или у нее быть бывшей женой Рощина? И как Рощин вообще в это вляпался? В бюст? Судя по рассказам близких режиссеру людей, человек он был неглупый. Променять умницу и красавицу Марго на это? Уму непостижимо!

В этот момент женщина появилась за кулисами. Заметив главрежа, она манерно протянула:

– Стасик, ну ка-ак?

– Мило, – кисло сказал тот и поспешно добавил: – Сашенька, это к тебе.

– Поклонники? – встрепенулась она.

– Из милиции.

– Из милици-и-и?

Она ничуть не испугалась. И не расстроилась. И не разволновалась. И даже не удивилась. Улыбнулась и сказала:

– Ах, из милиции! Это по поводу Рощина, да?

– Именно, – кивнул Алексей.

Она плотоядно оглядела Серегу, облизнула губы и кивнула:

– Ну что ж. Мне есть что сказать. Стасик, мы воспользуемся твоим кабинетом? У меня в гримерке слишком уж тесно. Да и помешать нам могут. Это же просто проходной двор! – с намеком заметила она.

Главреж кивнул:

– Да, да, конечно. Вы можете побеседовать в моем кабинете. – Он потянул из кармана пачку сигарет.

– И мне, – тут же сказала Александра Рощина.

Главреж покорно дал ей прикурить. Глубоко затянувшись сигаретой, Александра Рощина сказала:

– Пойдемте. – И пошла по коридору в сторону кабинета главного. Подол длинного платья волочился по полу. Алексей шел следом и боролся с искушением на него наступить. Прищемить Сашеньке хвост. А если хвост отвалится и она, подобно ящерице, тут же окажется с новым?

Женщина носком туфли ткнула в дверь кабинета главрежа и прошла туда, как к себе домой. Потом она развалилась на диване, пододвинула к себе пепельницу. И бросила мужчинам:

– Курите.

– Спасибо, мы не курим, – вежливо сказал Серега.

Она еще раз внимательно осмотрела его с ног до головы. Взгляд у Сашеньки был такой же, как ее бюст. Откровенный. «Сейчас он ее задушит», – подумал Алексей. Но Серега просто отвел глаза.

– Скажите, пажалуста-а! – протянула Сашенька. – Какой здоровый мужчина! И легкие, как у младенца, да?

– Моей жене не нравится запах сигарет, – хмуро сказал Серега.

– Жене! Скажите, пажалуста-а!

Она прищурилась. Изо рта тонкой струйкой шел сизый дым. Алексей поспешил перехватить инициативу:

– Александра, скажите, вы знаете о случившейся трагедии?

– Трагедии? – Ее выщипанные брови удивленно поползли вверх.

– О том, что вашего бывшего мужа убили?

– Ах, это! Так ему и надо, козлу! – с неожиданной злостью сказала она. Потом спохватилась: – Хотя без него мне придется трудновато.

– Вы что, не ладили?

– Он… – Сашенька выпустила изо рта дым, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила: – Сволочь, мерзавец, негодяй, хам. Подлец! Что вы так смотрите? – Она попыталась сыграть неподдельный ужас и трагическим шепотом сказала: – Он меня бил! Да!

– За что? – также шепотом спросил Алексей.

– Да так! Пустяки! Посуду не помыла.

– Сочувствую, – сказал Алексей.

На самом деле он сочувствовал Рощину. Бабенка была дрянь. И впечатление производила отталкивающее. Барышев, так тот вообще молчал. На лице у Сереги было написано: как бы скорее отсюда уйти?

– А потом… Рощин меня бросил! Выставил на улицу! Одну! Без денег! Молодую, красивую девушку в незнакомом городе! Представляете, как плохо мне пришлось? Ну кто он после этого? А?

– Насколько я знаю, Рощин вам помогал, – сказал Алексей, которому не терпелось вернуться в настоящее. Выслушивать рассказ о Сашенькиных страданиях и скитаниях по свету он не стремился. У нее на лице все написано.

– Ха! Помогал! Потому что я его… Ах, чего уж теперь скрывать! В конце концов, он преступник, а не я. Я только хотела получить работу.

– Преступник? И какое же преступление он совершил?

– Я вам сейчас расскажу. Думаю, теперь не имеет смысла скрывать? Раз он уже умер?

«Раз взять с него больше нечего?» – досказал ее взгляд.

– Да. Он умер.

– Ну так слушайте.

Сашенька глубоко затянулась сигаретой и сказала: – Это случилось двадцать второго июня. Я запомнила дату, потому что в школе нам все время долдонили: «Мальчики и девочки, в этот день началась война…» Мы с Рощиным к этому времени уже успели разругаться окончательно. Он меня бил, и мне все это надоело. Думаю – уйду, будь, что будет. Я все-таки женщина! Он бил меня и при этом ругался по-французски. А сначала: же ву зем, же ву зем… И руки целовал. Сволочь! Вообще, он был редкая сволочь. – Она достала из пачки, лежащей на столе, еще одну сигарету. Курила Сашенька безостановочно. – Это он меня соблазнил. Мне было семнадцать. Рощин сломал мне жизнь. Ну кому я была нужна после того, как он мною попользовался? – она притворно всхлипнула и снова затянулась сигаретой. – Я приехала поступать в Театральный институт, а он принимал экзамены. Сказал: «Приходи ко мне домой, я у тебя приму». Разве я могла поступить иначе? Нет, не могла. Он, конечно, затащил меня в постель. А потом вдруг решил жениться. Совесть замучила.

– И у сволочей, оказывается, есть совесть, – поддакнул Алексей.

– Что? – прищурилась Сашенька. – Да он просто испугался! Что сядет за совращение несовершеннолетней! Куда ему было деваться? А когда я ему надоела, Рощин меня выгнал.

– Насчет двадцать второго июня.

– Да. Помню. Так вот, в тот день я собиралась на вечеринку. Голову помыла, волосы накрутила на бигуди. Лежала на диване, смотрела телевизор. Мне надо было позвонить подружке, потом еще одной подружке. Договориться, как, с кем и где. А он орал: «Не занимай телефон! Я жду звонка! Я работаю!» Вообще-то он дома бывал редко. И с телефоном проблем не было. А тут засел в комнате. Звук у телевизора выключил. Видите ли, он думает! Звонить нельзя, телевизор смотреть нельзя. Пришлось ждать, пока Ленка сама позвонит. Вдруг Рощин как заорет: «Вон! Va t’en! Ты меня раздражаешь! И не смей курить в комнате!» Ужас! Я выскочила на кухню. Хотела с ним поскандалить, но очень на вечеринку хотелось. Я сидела на кухне, курила и гадала, что же мне теперь делать.