Джон Фасман - Библиотека географа

В Сицилии Идриси получил должность королевского географа и травника и стал заведовать плантацией лечебных растений и несколькими фруктовыми садами, под благодатной сенью которых любили прогуливаться король и королева, когда в Сицилии начинался жаркий сезон. Король Роджер часто приглашал Идриси, чтобы обсудить с ним картографические проекты, становившиеся все более масштабными и амбициозными. На его первой, весьма своеобразной, карте-выкройке был отображен каждый стежок, каждая вышивка и украшение на парадной мантии королевы. Вторая карта содержала развернутое изображение находившегося в его ведении сада с указанием точного местоположения каждого растения, травки, цветочка, кустика или деревца, которые там росли.

Потом он для развлечения короля начертил несколько гипотетических карт и схем — Львиной комнаты в Оунанге, подводного музея шахмат в Атлантиде, секретного сада в скалах для посвященных, принадлежавшего гностической секте Хазар, обитавшей в Хаманторских горах. Все эти карты были доступны для широкой публики вплоть до самого недавнего времени, когда некая страдавшая близорукостью и весьма рассеянная библиотекарша после занятий любовью с одним из своих помощников вдруг поняла, что не успевает сделать порученную ей работу, заторопилась и в спешке засунула драгоценное собрание не в тот ящик. Это случилось в Бодлеанской библиотеке в 1972 году, и с тех пор никто этих карт не видел.

Идриси рисовал по памяти карты улиц Язда, Исфахана, Ахваза, Дамаска, Бейрута и Иерусалима. Вычерченная им карта Палермо до сих пор украшает кабинет мэра этого города. Роджер презентовал сделанные Идриси карты Мальты и Минорки Теобальду Благочестивому и Карлосу Славному соответственно.

Мартовским утром 1154 года король призвал Идриси к себе, чтобы дать согласие на высказанную ранее географом просьбу. Идриси получал длительный отпуск, деньги, корабль с командой и обслуживающим персоналом, дабы отправиться в крупнейшую картографическую экспедицию в своей жизни и, несомненно, наиболее значительную из всех, что предпринимались когда-либо на Сицилии. Он планировал начертить карту всего известного тогда подлунного мира, начав, разумеется, с Европы, и первым делом намеревался отправиться на север. Письма к датскому королю Свену III с просьбами о содействии и безопасном проезде по Дании были уже составлены и подписаны. С затаенной печалью Роджер позволил своему картографу отплыть из Сицилии и поступать далее по собственному усмотрению. Идриси оставил ему возделанные сады с лечебными травами и фруктовыми деревьями, а также свой дом, потребовав взамен одного — сохранить в целости и первозданном виде собранную им библиотеку манускриптов вместе с привезенными из дальних странствий экзотическими предметами и различными древностями. Королеве Идриси презентовал свои драгоценности, «бесценную коллекцию ювелирных изделий, собранную за годы странствий для передачи их впоследствии супруге и дочерям. Но поскольку таковых нет и не предвидится, не будет ли ее величество столь добра, чтобы принять ее в дар на память о бедном страннике, льстящем себе надеждой, что когда-нибудь эти камни перейдут по наследству дочерям ее величества, каковая возможность совместно с Божественным участием, несомненно, помогут одинокому старику утишить свою печаль и скоротать остатки дней в мире и покое».

Отплыв из Сицилии, Идриси летом того же года нанес визит датскому королю Свену, которому было до крайности любопытно пообщаться с прибывшим с юга иностранцем, загоревшим до черноты под солнцем пустыни. Однако пребывание картографа на севере Европы оказалось коротким. Он написал Роджеру, что «двигаясь к северу, человек, что естественно, все дальше отходит от цивилизации и углубляется в варварские земли. Иной раз задаешься вопросом, возможна ли вообще цивилизация в северном климате, где человек вынужден расходовать большую часть своих жизненных сил на защиту от холода зимой, от кровососущих москитов летом и от набегов безбожных разбойников во всякое время года. Как, спрашивается, местному жителю при таких условиях развивать свою душу и интеллект, а именно: обучаться музыке, логике, риторике и кулинарии, то есть всем тем искусствам, которые, хвала Создателю, процветают при вашем благородном дворе, по которому я здесь так сильно тоскую?».

Далее он написал, что собирается покинуть датский двор как можно скорее, «поскольку, если говорить правду (дай-то Бог, чтобы эти строки не попались на глаза никому, кроме вашего величества), люди здесь в основном предаются пьянству, бранятся, испытывают силу друг друга в жестоких военных состязаниях, а также издают отвратительные звуки, каковой процесс по странному недоразумению называют пением. Не иначе как по Божьему благословению и соизволению мне встретился при дворе молодой епископ по имени Мейнхард. Он собирается отбыть на восток, когда установится погода и задует попутный ветер, и будучи, вероятно, наслышан о мудрости вашего величества и славе вашего великолепного двора, любезно согласился взять меня под свое покровительство и на своем судне доставить до города Любека, а оттуда — в незнаемые земли, каковые именуются то Ливонией, то Карелией, а то Летгаллией или Эстляндией. Я слыхал, что среди эстляндских городов есть один, именуемый Кьюлври, размером с большой замок. Если на то будет Божья воля, я достигну его еще до первого снега».

Идриси именовал Эстляндией Эстонию, а город Кьюлври, имевший за века множество разных обозначений, в наши дни называется Таллинном. Мейнхард и его спутники в своих странствиях не продвинулись дальше главного христианского форпоста в тех краях — города Риги. Что же касается Идриси, то он продолжил свое картографическое плавание по Балтийскому морю, перенося на бумагу контуры береговой линии, пока его не прибило штормом к острову Хииумаа. Он писал, что той зимой «мы сгорали со стыда за свое благополучие, наблюдая вокруг себя все возможные варианты человеческой бедности, несчастья и неустройства. Люди здесь едят конину, древесную кору, собак, сухую траву и мхи и, от случая к случаю, себе подобных. Отцы и матери сажают своих детей в лодки и оставляют на волю волн в надежде, что их чада каким-то чудом достигнут других, более безопасных и обильных, земель. Мы видели много таких детей, замерзших насмерть, которых в их утлых челнах прибило назад к берегу. Мне не хватает слов, чтобы описать ту степень несчастья, убожества и человеческого падения, которые принесли с собой холод и голод». Однако не содержание и авторская позиция представляют наибольшую ценность этих записок — Адам Бременский и Новгородские летописи живописуют те же события, — но самый факт их существования: они таки достигли двора Ричарда в апреле 1155 года. Каким образом Идриси, никогда ранее не плававший севернее Сицилии, ухитрился пережить зиму, которая, если верить хроникам, убила в тот год каждого третьего жителя Новгорода? Остается только гадать.