Татьяна Батенёва - У ангелов нелетная погода

Она всегда молча изумлялась, когда ее коллеги по издательству жаловались на своих детей, говорили, что устают от них, не могут совладать… Как это можно устать от собственного ребенка, от той радости, что от него исходит, думала она, но никогда не спорила.

Единственное, что всегда огорчало Ларису, – то, что Аня у нее одна. Ей казалось, что она могла бы родить и воспитать еще двух-трех, а то и больше желанных детей… Но вот жизнь сложилась так, а не иначе. И всегда страшно было представить, что с ней было бы без Ани – какое тоскливое, ничем не заполненное существование ждало бы ее…

С самого рождения дочки, а может быть, и еще раньше Лариса чувствовала их неразрывную связь – пуповину ли, провод, невидимый сосуд, который соединял ее с Аней. Он то становился призрачнее и незаметнее, то напрягался и забирал все ее силы, когда девочка болела или с ней что-то случалось, но никогда не пресекался.

Если бы Ларисе сказали, что другие матери его не ощущают, она бы сильно удивилась. Ей казалось естественным, что эта связь не прерывается ни на секунду, что от нее переливаются к Ане энергия, любовь, тепло или беспокойство, тревога, опасения и, самое главное, сумасшедшая, почти звериная вера, что с ней не может, не должно случиться ничего плохого…

И вот теперь она физически ощущала, как этот невидимый провод истончался, вытягивался из последних сил. И оказывалось, что связь была двусторонняя, и она тоже по незримому проводу получала от своей девочки любовь, тепло, наивную веру в ее материнское всемогущество. Именно это давало ей силы и энергию, которой теперь почти не осталось. А никакого ее всемогущества нет и не было… И она так же бессильна перед злой чужой волей, как и сама Аня…

«Я найду ее, найду, или…» Лариса сознательно остановилась, не стала додумывать мысль, которая в последние дни приходила все чаще. Ну, а что же такого – все равно без дочери жизнь потеряет всякий смысл, что бы там ни говорили мудрые психологи. Это ведь не страшно – перестать жить. Страшно думать, что там с ней, не причиняют ли ей вреда, не мучают ли…

Лариса встряхивает головой: нет, нельзя, надо думать о хорошем, надо верить!

– Который час? – поворачивается она к Маше. – Должно быть, скоро на посадку?

В тихую темную квартиру они приехали уже под вечер. Лариса долго стояла в прихожей, не решаясь пройти дальше. Маша терпеливо ждала сзади, потом наконец щелкнула выключателем.

– Знаешь что, ты иди в душ, а я приготовлю что-нибудь на скорую руку! – Она старалась говорить будничным тоном, чтобы Ларка как-то пришла в себя.

– Да-да! Там в холодильнике должны быть яйца, молоко.

Лариса наконец прошла в гостиную и первым делом закрыла дверь в Анину комнатку.

– Только хлеба нет, но ничего, там сухарики должны быть.

И снова надолго застыла посреди гостиной.

Скорую пришлось вызывать в пять утра, когда Маша сквозь сон услышала звон стекла на кухне. Лариса пыталась накапать себе каких-то остро пахнувших капель, но разбила флакон. Прибежав на кухню, Маша нашла ее сидящей на полу с мертвенно-бледным лицом. Врач скорой, обросший щетиной здоровенный мужик, похмыкал, считая пульс, сбегал в машину за портативным электрокардиографом, еще похмыкал…

– Поедемте в больницу, дорогуша, тут дело серь езное. – Он положил лопатообразную ладонь на Ларисино плечо. – Сердечная недостаточность, ЭКГ не очень. В общем, понаблюдать вас надо, да?

Лариса отказывалась, просила оставить дома, но Маша из-за дивана делала страшные глаза доктору и показывала рукой на дверь: увозите, мол, обязательно! Доктор помотал крупной головой, звонил куда-то, рассказывал про «больную». И увез Ларису, как он выразился, «близенько» – в кардиоклинику первого мединститута.

Лариса устала спорить, прикрыла веки, только на прощание подняла узкую ладонь. Маша пообещала прийти сегодня же.

После горячего бульона и удивительно вкусного паштета Аня тихо заснула и проспала до самого вечера. Когда проснулась, в кресле напротив сидел большой темнокожий парень. Кристина устроилась на полу напротив, скрестив ноги по-турецки. Они разговаривали очень тихо и, видно, давно. Аня несколько секунд смотрела на них из-под прикрытых ресниц, но парень все равно догадался, что она проснулась.

– Бонжур! – весело сказал он и улыбнулся во весь рот, полный ярко-белых зубов. Аня непроизвольно улыбнулась в ответ. Она вспомнила – длинные дреды, растаманская пестрая шапка, тонкие пальцы – этот парень сидел на коврике в окружении высоких барабанов тогда, позавчера…

– Меня зовут Дидье Асамуа, но ты можешь называть меня Диди. – Он придвинулся ближе. – Открой, пожалуйста, рот! – Его английский был хуже, чем у Кристины, с сильным французским акцентом, но все равно понятный.

Аня застеснялась открывать рот и отрицательно покачала головой.

– Ну-ну, открывай, я же доктор, – засмеялся Диди. – Ну, почти доктор, к тому же будущий педиатр. И это я тебя лечил, пока ты тут лежала с высокой температурой, – с гордостью добавил он. – У тебя ангина, а это очень неприятно и опасно. Открывай рот!

Аня послушно открыла рот, высунула язык. Дидье сунул ей на язык какую-то пластмассовую дощечку, повертел ее голову, потом брызнул в рот горьким из белого флакончика с длинным носом.

– Ну, горло еще пока красное, но уже лучше. – Он потер длинные ладони. – Я – хороший доктор, дети будут меня любить и слушаться! Я поеду лечить детей домой, в Кот-д’Ивуар. Ты знаешь, где находится Кот-д’Ивуар?

– Знаю, – хрипло прошептала Маша. – В Африке, на юго-западе.

– Вот! – Дидье поднял указательный палец. – Даже в России все знают, где есть Кот-д’Ивуар! Молодец!

Он поднялся, померил длинными ногами комнату. На этот раз он был одет не в яркую хламиду, как на Монмартре, а в серые брюки, белоснежную рубашку и трикотажный джемпер голубого цвета. Длинные дреды были аккуратно завязаны в хвост на затылке.

Кристина хихикала, слушая хвастливые речи приятеля. Аня вдруг подумала, что это же Диди, наверное, сидел с ней ночью, когда она плавилась от температуры и гадкая стена все падала и падала. И он обтирал ее мокрой губкой! Ей запоздало стало стыдно, что она тут валялась голяком перед чужим парнем. Но делать было нечего.

– Так ты говоришь, тебя украли из Турции? – Дидье остановился перед диваном. – И не знаешь, кто и зачем?

Аня отрицательно покачала головой. Кристина начала было рассказывать то, что услышала от нее утром, но потом махнула рукой: лучше сама расскажи. И Ане пришлось еще раз рассказать все с самого начала. Но теперь говорить ей было легче, и она рассказывала подробно, сама удивляясь, как много помнит. Например, она вспомнила, как разбила очки, выходя из здания аэропорта, как орала толстая тетка, тележку которой задел Павел…