Виктор Мясников - Месть Черного Паука

– Да вы, блин, свихнулись уже все! – заорал вдруг Старков. – Хлебом не корми, дай только кровищу пустить. Вот вам предложи кто за этого духа рубль за мертвого или миллион баксов за живого, вы ж его тут же прирежете. Как алкаши, блин! Перед алкашом поставь бутылку водки и пачку денег, а потом скажи: "Выбирай, чего хочешь". Он всегда пузырь схватит, чтоб налакаться побыстрей. Там денег, может, на целый год пьянствовать хватит, нет – пузырь давай! Чтоб вот сейчас нажраться только бы. Потому что мозгов уже никаких, все проспиртовалось давно. Вот и вы, блин, такие же уроды заспиртованные. Вам в стеклянной банке в кунсткамере сидеть – вот ваше место! А, ну, отошли все! Ур-р-роды, блин!

Оторопевшее от таких речей войско отступило в стороны. Все молчали, наверное, пытались понять, куда гнет командир. А он, убедившись, что команда выполнена, продолжил речь, только уже без крика, нормальным голосом:

– Деньги лишними не бывают. Если Ижак бабки платит, стоит с ним побазарить. Пять тысяч – тоже деньги, хоть и не миллион баксов. А, глядишь, ещё пару "штук" выторгуем.

Со всех сторон послышался неразборчивый ропот. Непонятно, то ли идею с продажей пленного одобрили, то ли, наоборот, категорически возражают. Но командир не терпел иных мнений, кроме своего, и тут же принялся тыкать в кнопки сотового телефона.

– Иван Александрович! Здравствуйте, уважаемый, здравствуйте!

Славку затошнило от подобных любезностей. Почему-то у воровских авторитетов принята такая аристократическая манера общения, друг друга обидеть, что ли, боятся ненароком? У них ведь за обидное слово язык рвут прямо с башкой и не глядят, что ты в законе и до бровей в татуировках. Закончив официальную часть, Стар принялся нахваливать товар:

– Слушай, Лександрыч, я тут тебе в одном деле удружить хочу, чисто по-корифански. Попался мне один парнишка, а ты, говорят, давно такого мечтал заполучить. Короче, паучок один, тебе знакомый. Шустрый такой. На все сто тысяч "зеленью" тянет.

– Ты, командир, не мути. – Хороший у Старкова мобильник, громкий. Скрипучий голос Ижака ясно слышен. – В моих корифанах ни ментов, ни офицерья отродясь не водилось, так что и не набивайся. Ты меня от дела оторвал, промежду прочим, так и говори ладом, какого хрена?

– А я и забыл, какой ты занятой, – засмеялся Старков. – Ну, прости, что мешаю дела варить. Паука, говорю, отловил, который Черный. Слышал, ты за него премию даешь большую. Вот и думаю себе: может уступить доброму человеку тысченок за двадцать зеленых рублей?

– Погоди, погоди, – оживился Ижак, – это что, тот самый?

– Он, родимый, – заверил Старков, – в чистом виде. Да шустрый такой хоть на кол сажай. Ну, как, Лександрыч, двадцать штук "франклинами" и – по рукам?

– За пять тысяч отвечаю, – Славка отлично слышал весь разговор у себя над головой, – бабки прямо щас полным счетом кладу. Но мне ведь, сам понимаешь, задохлый не нужен, чтоб доходил тут у меня. Если в цельном комплекте предоставишь, так и разговор весь, а если ты полное удовольствие с него получил, а мне остатки ссыпаешь, то я и пузыря водяры не поставлю.

– Какие разговоры! – Стар ботинок со Славкиного плеча не убрал, но давление ослабил. – В лучшем виде – огурчик, хоть закусывай. Чисто по добрым отношениям предлагаю. Согласен, двадцать тысяч – это дорого, даже очень. Но я ведь к бедному человеку с таким предложением и не подошел бы. А солидному человеку и предложение солидное.

– Так и подарил бы старшему товарищу, чего жмешься? Я добро помню, глядишь, тоже чего приятного потом сделаю.

– Да вот не в жилу как-то. Уж больно ущерба много получилось. Ребятишек лечить придется, другие всякие затраты. Я и подумал: может, выкуп кто заплатит?

Сам того не зная, Стар попал в точку. У Славки чуть не вырвалось: "Забирай все до копейки, только отпусти!" Он был готов отдать все спрятанные на чердаке деньги, чтоб спастись, но вовремя удержался от такой глупости, сообразив, что и деньги заберут, и живым не выпустят.

Еще минут пятнадцать продолжалась ожесточенная торговля. Наконец поладили на семи с половиной тысячах. Славка за это время слегка успокоился. Понял, что получил отсрочку приговора, да и бить пока не будут. Зато снова зароптали "старфорсы".

– Слышь, Стар, – выступил вперед один из них, похоже, самый смелый и приближенный к боссу, – не дело это. Ты же сам сколь раз говорил, что месть – это святое.

– В чем дело? – рявкнул Старков. – Разбогатели все разом, от денег отказываетесь? Ну ухайдакаете этого фуцмана, а дальше что? Ижак со своими бойцами его не хуже вас отоварит, ну, и хрен с ним. А вот скажи мне, Родя, что у тебя есть своего, кроме рваных трусов? Молчишь? И правильно делаешь. Завтра нас хозяин кинет и с квартир сгонит. Куда пойдешь? Так что намотай нервы и сопли на кулаки и так зажми, понял? Пусть зверьки кавказские кровной местью забавляются, а мы люди военные. Возражения есть? И не должно быть.

Он подцепил Славку под локоть и поставил на ноги. Нарочито бережно принялся стряхивать пыль с одежды. Поднял его куртку, тоже отряхнул и накинул Славке на плечи.

– Ты уж себя береги, – попросил проникновенно, – ты сейчас как два новых "жигуля" стоишь. Представляешь, на какую сумму с тебя мяса настрогают и сала натопят?

– Представляю, – мрачно ответил Славка, – зато из тебя одно дерьмо выжмется.

– Как догадался? – с любопытством спросил Старков. Ему, наверное, тоже захотелось поупражняться в остроумии.

– Воняешь, – брезгливо поморщился Славка, – а главное, мажешься.

Команда с трудом скрывала ухмылки. Бывший офицер не нашелся, что ответить, и грубо толкнул Славку к джипу. На улице уже наступил вечер, снег, тонким слоем покрывающий мерзлую землю, блестел в свете фонарей, отливая желтизной. Джип, сопровождаемый "москвичем", выкатил за ворота базы. Славка успел заметить табличку – "ул. Завокзальная". Напротив рисовалась огромная вывеска "Хладокомбинат". Сидевший рядом с водителем Старков разговаривал по телефону, ничуть не стесняясь невольного пассажира, очевидно, числил его уже в реестре покойников.

Скоро Славка понял, в каком направлении едут – через Пехотинцев на Бебеля в сторону "Уральских коммерсантов". Вообще-то полдюжины трамвайных и автобусных остановок, сконцентрированных в районе оживленной транспортной развязки, по названию одной из улиц именовались "Уральских коммунаров", но с тех пор, как здесь построили огромный вещевой рынок – "Самый длинный прилавок Урала", как его рекламировали хозяева, – народ внес коррективы, осовременив устаревшее слово. Сам рынок, официально именовавшийся "Таганский ряд", звали просто Таганским, Китайским, но в последнее время чаще всего Бебелевским, хотя германский социал-демократ и депутат рейхстага Август Бебель вряд ли одобрил такое проявление ревизионизма и капитализма.