Анна и Сергей Литвиновы - Печальный демон Голливуда

«Я знаешь чего, Ирина, думаю: папаша твой приемный специально из города уехал, чтоб за спиной у него не шептались, что ты неродная. И боялся, конечно, что мать твоя настоящая вернется».

У Киры после ГУЛАГа дела все-таки стали налаживаться.

«Жизнь – она, знаешь, всегда свое берет. А человек – скотинка такая, что даже не хочет жить, а все равно живет».

Конечно, ни в школу преподавать, ни даже в детский садик, воспитательницей, вчерашнюю зэчку не взяли. Пошла Кира трудиться страховым агентом. Да и в Госстрах с ее прошлым брать не хотели – страховщик с людьми все-таки работает. Вдруг антисоветскую пропаганду разведет? Пришлось Кире к местному руководителю Госстраха подходы искать. В гости к нему с армянским коньяком и литровой банкой черной икры – темрюкской браконьерской – заявляться. Да, такие в советские времена были откаты: коньяк, икра.

Многие реабилитированные тогда на прежнее место жительства не возвращались. Селились вблизи лагерей – привыкали к ним за годы заключения. Да и легкое ли дело: вернуться в тот самый город, где тебя взяли. И?.. Встречаться на улицах с мучителями своими из НКВД-МГБ-КГБ? Они ведь никуда не делись, разве что на пенсии персональные повыходили. Да и рядовые граждане шептаться за спиной «врага народа» будут.

Однако Кира в Южнороссийск возвратилась. Во многом ради того, чтобы Ирочку свою отыскать. Пусть не вернуть – но хотя б глянуть на нее. Повидаться, словечком перемолвиться.

«Мать наша потом, перед смертью – мне пятнадцать лет было, взрослая уже, – о своей мечте тебя увидать рассказывала».

И когда выяснила Кира, что удочерил Ирочку бывший зампред Капитонов, а затем увез в Москву, – она взяла отпуск, отправилась в столицу. Сняла угол в частном доме в Лосинке. Отыскала через «Мосгорсправку» Капитоновых. Прописаны в столице на Большой Бронной оказались трое: Егор Ильич, Галина Борисовна и маленькая Ирина Егоровна.

Лагерь научил Киру терпеть. Она умела смиряться и ждать. За несколько дней наблюдений она выследила, где живут Капитоновы. Изучила: что за уклад в семье, когда в школу девочка ходит. Дочка, Иришка, была уже почти взрослая: третий класс, косички-бантики. «Митрофанов-дурак, курит табак, дома не ночует!..»

– Здравствуй, деточка, – сказала наконец Кира дочери во дворе.

Ирочка посылает настороженный взгляд исподлобья:

– Здравствуйте, тетя.

– Хочешь пирожное?

– А вы кто?

– А ты меня не помнишь?

– Не-ет.

И тут же крик в форточку второго этажа:

– Ира! Ира! Ну-ка домой! Немедленно домой!

Кира не предусмотрела, что место встречи из капитоновских окон просматривается. Вот прислуга ее и заметила. Только и удалось по голове погладить, пирожное оставить – и настоящая мама уже растворилась среди прохожих.

Нет, нет, ничего этого не помнила Ира! Не было никакой встречи в столице! Или – все же была? Но она, ребенок, о ней забыла?

Именно тогда Кире пришла в голову идея остаться в Москве. Рядом с дочерью! Ничего не менять в ее жизни. Не ломать. Ведь девочка сыта – обута – одета. Живет в барской квартире. Даже есть прислуга. Пусть будет с ними. Пока.

А она, Кира, пристроится где-то рядом. Конечно, в столице ее не пропишут. Ничего страшного, она снимет комнату или угол. Пойдет работать по лимиту: дворничихой или на автозавод, на конвейер. Может, ей даже удастся устроиться – допустим, уборщицей в школу, где Ирочка учится. Или в изостудию, где девочка занимается. Кира будет видеть ее каждый день. А иногда разговаривать с ней. Это ж счастье! А может – совсем размечталась Кира – удастся устроиться к Капитоновым в прислуги? В их семье поселиться? Косички малышке заплетать? Кашу на завтрак ей варить? Рыбьим жиром потчевать? Из школы встречать? Что можно придумать лучше!

Однако жизнь распорядилась совсем не так, как мечталось. То ли в те времена и впрямь каждый человек был на учете и власть реально знала, кто где находится, чего хочет и что замышляет. А может, сработала личная перестраховка Капитонова. Может, он приемную свою дочку типа флажками сигнальными обложил – только тронь ее любой человек из прошлого, сразу все вокруг зазвенит-засветится.

И вот однажды на рассвете в комнату в Лосинке, что снимала Кира, заявился представительный мужчина в шляпе и просторном габардиновом пальто. То был Капитонов Егор Ильич собственной персоной. Один пришел, без помощников-чекистов-милиционеров. Сказал тихо-тихо, ни на тон не повышая голос – а Кира стояла у постели босая, судорожно сжимала у горла ворот халата.

– Ты, Кира, сегодня же уберешься из Москвы туда, откуда приехала. В свой Южнороссийск. И будешь сидеть там – тише воды ниже травы. Ни слова никому обо мне и о своей дочери не скажешь. Ира больше НЕ ТВОЯ, заруби это на носу. И ты не будешь ее искать. Никогда. Забудь о ее существовании. Иначе я устрою тебе такое, по сравнению с чем твоя отсидка раем покажется. У тебя ведь мать-отец в станице Северская еще живы, да? Не померли пока со стыда за свою дочку? Ничего, будешь БАЛОВАТЬСЯ – они о тебе еще вспомнят. И проклянут. Ты поняла меня? Немедленно дуй на вокзал и первым же поездом, во весь опор, – домой! Все ясно?!

И настолько он строго и внушительно говорил, хотя и тихо, что аж мороз по коже. И Кире так страшно стало – и за себя, и за мать с отцом! И она вправду немедленно собралась и бросилась на Казанский вокзал и первым поездом, плацкартным вагоном, отправилась назад домой, в Южнороссийск.

А там приказала себе забыть о дочери. Ясно, что Ирочку никогда ей не отдадут. И даже видеться не позволят. Разве если случится чудо и Егор Ильич и Галина Борисовна – оба! – умрут. Но и тогда девочку скорее отправят капитоновским бабкам-дедкам или даже в детский дом сдадут, чем вернут матери. И закон, и власть, и общественное мнение – все на стороне Капитоновых. И Кире надо смириться. Плетью обуха не перешибешь.

Кира постаралась в качестве компенсации своей старой, загубленной жизни все-таки построить судьбу заново. Сошлась с вдовым облезлым учителем, которого звали Прокофием Игнатьичем Первомайским. Переселилась к нему сюда, в этот самый домик. Тогда это еще не город был, а хутор Косая Щель. А вскоре ребенка с Первомайским прижила – ее, Марину. Чтобы было кому за второй дочкой смотреть, пока родители на работе (тогда ведь длительных отпусков по уходу за младенцем не предоставлялось), выписала из станицы мать. И сама трудилась страховщиком, на хорошем счету на службе была.

Однако едва наладившаяся семейная идиллия пошла в итоге прахом. Однажды, когда Марине было семь лет и уже в космос слетал Гагарин, случилась беда. Учитель Первомайский погиб. Да ведь как глупо! Торопился в школу к первому уроку. Опаздывал. Общественный транспорт тогда сюда, в Косую Щель, вообще не ходил. Учитель буквально бежал вниз, под горку, по длинной улице Сакко и Ванцетти. И на ходу бутербродиком, что дала ему с собой Кира, перекусывал. И вот кусок хлеба с колбасой попал не в то горло, Первомайский закашлялся, вздохнул судорожно и… задохнулся. И не было никого рядом на улице, и никто не смог ему помочь.