Анна и Сергей Литвиновы - Печальный демон Голливуда

Но, несмотря на южную горячность, в постели он оказался мужик как мужик. Ничего особенно впечатляющего. Хотя старался. И пару раз даже пробивал ее. Но тут ведь главное – не физическое наслаждение, а моральное удовлетворение. До чего шикарно получилось! Она, Милена, в капитоновской постели, да с подружкиным мужиком лежит! С ее любимым, ненаглядным, единственным!.. А по ходу дела Настька в квартиру по телефону позвонила – и Милена ей в трубку томно ответила! Самая сладкая деталь всей истории с Сенькой.

Потом, правда, у них не задалось. Арсений стал Милену избегать. Сама позвонила ему – разговаривал холодно. Ну и ладно, черт бы с ним. Для того чтобы чувствовать себя победителем, достаточно бывает единственной победы.

Но тут неожиданное вмешалось в Миленину судьбу. То, что она всегда презирала. От чего хотела бы избавиться, как от ненужного придатка.

Физиология! Проклятое тело опять оказалось выше духа. И выше расчета.

Физиологическое стало влиять на судьбу. И – менять ее.

Через три месяца после ночи с Арсением Мила поняла, что беременна. Почему только через три? Почему так поздно? Почему не догадалась раньше? Да потому, что расслабилась, живя за мужем , за его спиной. Сколько с ним ни ложилась, ни разу не предохранялась. Считала – что ж, пусть будет ребенок. Не беда. Наоборот, дите поможет крепче привязать Шершеневича. Но она с ним не залетала.

Любовники у Милены тоже имелись, и не один. Но и с ними – ничего. Вот она и решила: значит, не судьба. Ну и слава Богу. Не очень-то и хотелось. А когда родить приспичит – тогда она займется этим вопросом. Подлечится. Или мужа своего подлечит. Благо связей в медицинском мире – пруд пруди.

И тут – здравствуйте пожалуйста. Даже месячные в срок приходили, но врачиха, Евдокия Гавриловна, когда Милена к ней явилась, огорошила: беременность, двенадцать недель.

Что ж, раз так, надо рожать.

Мужа Милена не боялась. Ну или почти не боялась. Не станет он ее ревностью изводить. Докапываться: его ли младенец, нет ли? Да разве ему до того будет? В сорок пять лет – долгожданный, первый ребенок! Да он Милену станет на руках носить, в попу целовать, пылинки сдувать!

К тому же дня через три после того, как случилась любовь с Арсением, супруг вернулся из загранкомандировки и она его к себе допустила. Потому в смысле ревности все чисто. Жена Цезаря вне подозрений.

Но сама Милена не сомневалась: ребенок от Сени. Вот ведь как получилось! Не случайно, выходит, ее к нему тянуло. Значит, думала Стрижова-Шершеневич, в ее судьбу вмешались высшие силы. Раз уж она ни разу, ни от супруга, ни от других мужиков, не беременела, а от Арсения залетела – сей факт, наверно, что-то значит? Уж не то ли, что они друг другу предназначены судьбой?

От мужа уходить Мила не собиралась. Кто такой Сенька – даже с теми тысячами, что он стал в своем кооперативе зарабатывать? Парвеню, выскочка, без прописки и связей. Голь перекатная. А муж, что бы ни вопили демократы: «Долой незаконные привилегии! Долой партийных функционеров!» – оставался твердыней. Оплотом, основой. На него Милена могла положиться, чувствовать себя за каменной стеной. И в материальном отношении, и в смысле полезных связей.

Однако с мужем ситуация вдруг повернулась в неожиданную, совершенно не предвиденную ею сторону.

Чтобы объявить о событии, к приходу благоверного с работы Мила испекла шарлотку, запекла курицу в духовке (продуктового дефицита жена функционера из Минздрава никогда, даже в суровом девяносто первом, не знала). И супруг вдобавок вернулся веселым, ручки потирал.

Она ему «Саперави» налила. Подумать только, муж утверждал, что, согласно исследованиям западных ученых (засекреченным в Союзе), алкоголь, особенно красное сухое вино, положительно влияет на здоровье! Но сама даже не пригубила.

– А ты почему не пьешь, Миля? – мимоходом спросил Шершеневич.

– Что-то не хочется. И пожалуйста, не называй меня Милей. Я – Милена.

– А может, просто Лена?

– Нет. В крайнем случае Мила. Но Милена – лучше всего.

Он ее всегда раздражал ужасно, этот сорокапятилетний лысый, пегий хмырь. Даже в момент, когда она планировала важный, судьбоносный разговор, от ядовитости не могла удержаться.

– Так почему не пьешь? – не отставал зануда.

– А тебе-то что?

– Может, я на тебя сегодня имею виды.

– А я на тебя – нет.

– Вот я и хочу, чтоб ты выпила. И расслабилась.

– Не буду.

– А я-то думал, ты подготовила мне романтический вечер. И это только прелюдия.

– Подготовила, – вздохнула она. – Да и повод есть.

– Какой?

– Я беременна.

Против ожидания, Павел Юрьевич не просиял, не умилился, не пустился в пляс. Отложил вилку, отставил бокал. Сидел безмолвный, с каждой минутой мрачнел все больше. Наконец грохнул кулаком по столу – так, что задребезжали тарелки, повалился пустой бокал.

– Что?! – испугалась она. – Что случилось?

– Б…дь! – вдруг припечатал супруг. – Сука! Проститутка!

– Ты чего ругаешься? – Она расширила глаза. В них сверкнули слезы.

Муж вскочил. Наклонился к ней:

– От кого ребенок?! Ну? От кого, говори!

– От тебя! – жалобно протянула Милена сквозь слезы. – От кого ж еще?

– Что ты врешь, сучка?!

– Ну почему – вру?!

Она заплакала. Обычно женские слезы действуют на мужиков умиротворяющее. Они их пугают.

Но не в этот раз.

– Потому что потому – все кончается на «у»!

Она рыдала. Он замахнулся, Милена сжалась, муж опустил кулак. Устало сел напротив. Он, похоже, выпустил пар.

– Мила, Мила… – протянул Павел. – Я не могу иметь детей. Понимаешь? Исключено.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Почему ты мне раньше не сказал?

– Зачем? Чтобы ты с другими предохранялась, да? – с ядовитой болью спросил он.

– Я, может, тогда бы за тебя не вышла! – выкрикнула она в слезах.

– Не вышла? Ах не вышла б?! – снова полез он в бутылку. – Ну, я тебя не держу. Убирайся.

– Пашенька! – взмолилась она. – Ну мы же договорились: каждый из нас живет своей жизнью. Разве не так? Разве у тебя у самого на стороне никого не было?

– Было – не было, я тебе ЧУЖИХ детей на воспитание не приносил. В общем, так. Завтра я договорюсь, а послезавтра пойдешь на аборт.

Она снова тихо заревела.

– Ну что еще? – угрюмо спросил супруг.

– Я не могу… на аборт… – сквозь всхлипы молвила Милена.

– Чего это вдруг?

– Срок большой.

– Большо-ой? Сколько?

– Четырнадцать недель.

– Ох ни хрена ж себе! Что ж ты раньше молчала, идиотка?! Мечтала родить любой ценой? Ох и дурища!

Она залилась слезами еще пуще.

– Ну ладно, я договорюсь, – досадливо вздохнул Павел Юрьевич. – Есть у меня человечек, мне обязан, он и на таком сроке сделает. Ну ты мне и удружила, шалава!