Илья Шульман - Человека преследует тень

— Да, хитрый дядька, ключи к нему так и не сумели подобрать.

— А еще знаю, что у Полева в Ленинграде жена, а здесь он путался с другой женщиной, которая вылетела отсюда за несколько дней до него. Ка<���к хотите, а телеграмма эта адресована ему…

Дмитрий ©стал, подошел к начальнику ОБХСС и положил руку на его широкое плечо.

— Надо искать «Саню». Искать немедленно, сейчас же.

«Саню» помогла найти телеграфистка. Вечером в дежурке зазвонил телефон.

— Это я, товарищ дежурный, девушка с почты, — прерывисто шептал в телефон женский голос, — телеграммы я принимаю, понимаете? Телеграммы!

— Спокойнее, спокойнее! Все понял, «девушка с почты»! Дежурный по райотделу вас слушает. Только не торопитесь.

— Саня! Саня здесь! Тот, что телеграмму о ботиночках давал. Скажите скорее товарищу Романову. В ресторане он, один за столиком. Видела его, когда заходила за ужином…

Через несколько минут двое подвыпивших парней вошли в ресторан. Они подошли к столику, за которым сидел рыхлый средних лет человек с отвислыми щеками и старательно зачесанной через лысину прядью волос, поздоровались с ним как со старым знакомым и бесцеремонно уселись на свободные стулья. Человек бросил пронзительный взгляд на развязных парней, но ничего не сказал и занялся едой.

— О-о, коньячок! Лафит шато ля росс!

— Армянский, кажется, — не поняв, отрезал он и вылил остатки в свой фужер.

— Официант, меню! — застучали парни вилками по бокалам. — Быстрее, машина ждет!

Разглядывая меню, они громко спорили. Потом один из ребят стал расспрашивать официанта:

— Икра кетовая есть?

— Есть, пожалуйста.

— А крабы?

— Баночку или порцию?

— Подожди, подожди. А шпроты?

— Имеются.

—. Коньяк какой?

— Есть грузинский, украинский, армянский.

— Тогда два по сто русской водки и щи!

И громко захохотали, видимо, довольные, что потешились над официантом. Неожиданно к столику подошли наблюдавшие эту сцену ребята с красными повязками на рукаве.

— Народные дружинники! — отрекомендовался один и тихо добавил: — Надо потише, нарушаете порядок.

Выпившие парни зашумели еще громче:

— A-а, отдохнуть рабочему человеку нельзя! Мы деньги платим, мы и гуляем!

Стыдно вам, как купчики, развоевались. Предъявите документы!

Парни покричали еще немного, но извлекли из карманов какие-то бумажки с печатями.

— А ваши документы, товарищ?

Доедавший свои щи рыхлый человек спокойно подал паспорт и как бы между прочим заметил:

— Як ним не отношусь!

Дружинники вернули паспорт, посоветовали буянам вести себя потише и ушли.

Присмиревшие парни быстро доели щи, опрокинули по полстакана водки и бочком, чтобы никого не задеть, пробрались к выходу.

Человек с отвислыми щеками вновь остался один. Прихлебывая пиво, он глядел поверх людских голов, всецело занятый своими мыслями.

Выйдя на улицу, парни твердой походкой пересекли скверик и вошли со двора в здание райотдела милиции.

В поселке угольщиков всего две улицы. Они расходятся от Дома культуры в разные стороны, поднимаются к входам в шахты, потом падают в низины и снова возни-

кают на другой стороне оврагов. Подальше от центра дома рассыпаны неряшливо и хаотично. Мешая друг другут они лепятся к подножиям сопок, прячутся в редких рощицах лиственниц, отгораживаются от соседей капустными грядками и картофельной ботвой.

Дом мастера кирпичного завода Александра Серегина Романов нашел сразу.

Зная, что хозяин в этот час бывает на работе, смело постучался в дверь остекленной веранды.

— Кто там? — спросил выглянувший в сени большеголовый худенький мальчик с руками, перепачканными чем- то белым.

— Ты не бойся, я к папе зашел…

— А я и не боюсь! Заходите, дядя, заходите, — приветливо распахнул он дверь.

Романов вошел в комнату и чуть было не опрокинул ведро с известкой.

— Папе помогаю, — торопливо оказал мальчик, заметив недоуменный взгляд вошедшего, — печку белю.

— А ты чей?

— Серегин я. Папа — кирпичный мастер, может, слыхали?

Романов внимательно посмотрел на мальчика. Значит, верно говорили, что у кирпичного мастера есть ребенок. Он невольно опустил взгляд на перепачканные известью детские ноги и сказал с видимым удивлением:

— Ишь ты, вырос! Сапоги-то какой номер носишь?

— Тридцатый. Батя обещал новые купить.

— Вот как! — Романов помолчал, чтобы не выдать волнения. — Ну, а комнату мне' не сдадите ли?

— Не знаю, папу опросите. Только он не любит чужих. пускать.

— A-а! Ну ладно, я после зайду.

— Заходите, дядя. Заходите!

Домой Романов возвращался расстроенным. Начальник отдела кадров завода и участковый уполномоченный неплохо отозвались о кирпичном мастере: дело знает, спокойный, о сыне заботится, дом содержит в чистоте. Правда, пьет иногда, но это, видимо, с горя: год назад жену похоронил. Ни в каких дурных делах никогда не был замешан.

— И сын у него есть, — докладывал Романов Ильичеву. — Мальчишке лет в семь-девять, в школу ходит.

— И все же от своей версии я не отказываюсь, — твердо закончил он…

Мучительно медленно тянулись дни. Многие часы просиживал Романов над грудами документов, запросов и записей своих бесед с людьми, надеясь найти что-либо, подтверждающее связь Серегина с преступной средой. Но пока это не удавалось.

Ниточка появилась неожиданно. В районное почтовое отделение из Ленинграда поступил телеграфный перевод на имя Серегина.

— Будете перечислять на сберкнижку или аккредитивами? — вежливо спросила девушка, когда заметно полысевший человек протянул в окошко руку с паспортом и бланком перевода.

— Наличными! — ответил тот и улыбнулся, показав при этом редкие зубы.

— У нас такая сумма сейчас и не наберется!

— Не знаю, это ваше дело.

И еще раз улыбнулся.

Девушка подняла телефонную трубку, набрала номер и спросила звонким голосом:

— Это сберкасса? Вы не можете нам по ордеру дать немного денег? У нас на переводы не хватает.

Затем она тщательно пересчитала сторублевки в пачках, более мелкие купюры и нерешительно предложила — еще раз:

— Может, часть на сберкнижку?

Нет!

Стукнула дверь, и возле окошка рядом с Серегиным оказался невысокий молодой мужчина >в расстегнутом пиджаке и матросской тельняшке. Взяв бланк перевода, он уселся за маленький столик у окна.

А девушка все подавала и подавала Серегину толстые лачки.

— Девять тысяч… двенадцать… пятнадцать… двадцать пять… тридцать тысяч!

Серегин с безразличным видом распихал деньги по карманам и вышел на улицу.

Человек в тельняшке кивком головы поблагодарил девушку и через минуту тоже покинул помещение почты…

— Теперь нам важно знать, как будут расходоваться эти деньги, — сказал Романов, выслушав рассказ оперуполномоченного Доронова. Он подшил в папку, где уже находилась копия серегинской телеграммы, дубликат телеграфного перевода на тридцать тысяч.