Патрик Квентин - Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга

Я потрясен прелестью этого преображения и не могу не выразить свое чувство вслух:

- Как интересно! Вчера вы не знали, ни кто вы, ни откуда явились. А сегодня жаждете задушить любовника своей жены!

- Убийцу моей жены! - поправляет Улисс.

- Пусть так! Но в конце концов у вас об этой женщине, о вашей жене, не сохранилось никаких воспоминаний. Как же вы можете до такой степени страдать? Даже хотеть убить? Только чтобы отомстить за кого-то, чье лицо вам, собственно, и не знакомо.

Он не отвечает, смотрит на меня слегка сочувственно, с непонятной улыбкой, но это не мешает мне продолжать свою мысль.

- Есть фотографии, знаю. Есть и голос. Но все-таки, что было бы, сохранись у вас воспоминание о ее ласках, обо всем, что связывает мужчину и женщину, проживших вместе годы?

- Было бы то же самое, - тихо говорит Улисс. - Я очень хорошо представляю себе ее ласки. Когда я молчу, знайте, я думаю об этих ласках. А узы, связывающие нас, я чувствую в себе, они согревают мою кровь.

Улисс объясняет мне, что человек, утративший память, - Не мертвец, он слепой, у которого отнят дар видеть собственное прошлое. Но его прошлое существует так же, как существует мир, окружающий настоящих слепых, и слепец со всей силой чувствует этот мир, которого он не видит.

- О, да, в самом деле, я, точно, слепец. Я не вижу своего прошлого, но чувствую, как оно яростно шевелится во мне!

Вдруг мы оба подскакиваем на месте: кто-то позвонил в дверь. Закупорившись в четырех стенах со своей жертвой, я воспринимаю этот сигнал из внешнего мира, как нечто нереальное. И Улисс, кажется, тоже в растерянности.

Я первым прихожу в себя, ибо, по правде говоря, отлично знаю, кто звонит. Я жду с середины ночи, и его появление означает, что первый этап моего труда закончен. Теперь надо смело приступать к следующему, совсем иному.

На протяжении последних нескольких часов я действовал точно волшебник. Сейчас, не медля, я должен превратиться в холодного стратега. Пусть мое сердце превратится в кусок льда! Пусть погаснет огонь воображения! Стратегу противостоит лишь суровая реальность, и чтобы ее победить, он должен с невозмутимым видом прикидывать свои шансы, подобно игроку, раздумывающему над шахматной доской.

Истина, - ты, отвратительная, как пустоглазая смерть, - можешь явиться! Я готов. Я хорошо тебя знаю. Уже многие недели я подстерегаю тебя на грани собственного отчаяния. Мое оружие начищено до блеска, и мне жаль тебя, истина, при мысли об участи, которую я тебе уготовил.

Но прежде, чем начнется схватка, освободим место, подметем сцену.

- Ко мне пришли, - говорю я Улиссу. - Один важный человек, по делу. Нам надо поговорить. Я бы вас попросил пройти к себе в комнату.

Беру Улисса за плечи, подталкивая к его логову.

- Вы подумаете, успокоитесь. А потом мы снова все обсудим.

Он поворачивается ко мне и бросает с угрожающей ноткой в голосе:

- Не оставляйте меня надолго одного!

Я не отвечаю и прикрываю за ним дверь.

Вновь раздается звонок. Гость выражает нетерпение. Л может, думает, что я отлучился. О, нет! Мой гость, я здесь и сейчас распахну перед тобой двери настежь. Чтобы ты, очертя голову, устремился прямо зверю в пасть!

Машинально бросаю взгляд на часы. Без четверти два. Вспоминаю, что с утра у нас во рту ни крошки. Не знаю, требует ли пищи желудок Улисса. Мой, превратившись в клубок нервов, пожирает сам себя. Кроме глотка воды, мне бы сейчас ничего не полезло в горло.

Пока я, тяжело ступая, иду к двери, у меня в голове мелькают беспорядочные мысли об этой воде. Или, точнее, мне представляется стакан прохладной воды. Это чудесная, прозрачная, родниковая вода; я вижу, как за запотевшим стеклом стакана она слегка дрожит на поверхности.

Вдруг мне до смерти хочется пить. Подобной жажды я еще никогда не испытывал, кажется, она меня иссушила; такова, верно, жажда преступника.

Это он, это Андре, брат Пюс. Несколько секунд он стоит, не двигаясь, на пороге, желая убедиться, я ли открыл ему дверь, подлинно ли все происходящее. В его взгляде, кроме беспокойства, сквозит недоверие, словно в глазах людей, только что переживших несчастный случай.

Он неприятен мне в этот момент, так же, впрочем, как был неприятен всегда. Я не сектант и не преисполнен постоянного чувства неприятия буржуазии. Но есть же границы всему! Когда у тебя напрочь отсутствует чувство юмора, когда ты полон сознания собственной значимости и непоколебимой веры в полдюжины принципов времен царя Гороха, трудно рассчитывать, что твой ближний проникнется к тебе симпатией.

У него наверняка не меньше двух зонтов [ Зонт - это символ буржуа XIX века ]; один у него в руке, затянутой в кожаную перчатку, второй же мне не виден, похоже, он проглотил его вместо аршина, такой у него во всяком случае вид.

А шляпа! Ну кто еще носит эти черные шляпы с загнутыми полями? С владельцем такой шляпы сразу все ясно - он из тех, кто непременно хочет дать понять, что не одолжит вам денег, хотя и может.

- Здравствуйте, Андре. Входите.

Он входит в комнату, не произнеся ни слова, а мне удается избежать рукопожатия. Учитывая все, что я собираюсь ему сказать, лучше обойтись без этого.

Однако я вежлив:

- Как доехали?

- Спасибо, прекрасно.

- Вы не голодны?

- Нет, я поел на вокзале в буфете.

В своем черном мешковатом реглане, с кислым выражением лица, он напоминает служащего похоронного бюро, явившегося за клиентом.

- Очень вам признателен, что вы приехали не медля, - говорю я ему, натянуто улыбаясь.

- Если я вас правильно понял, нельзя было терять ни минуты, - произносит он мрачным видом.

- Надеюсь, вы не сердитесь, что я позвонил вот так, среди ночи?

Я разбудил его в четыре утра. Нехорошее время, у него привкус несчастья. Я еще слышу сонный голос на другом конце провода: "Что случилось, Луи?" Я не стал вдаваться в подробности, ограничившись лишь просьбой срочно приехать в Дьепп, потому что происходит "нечто очень важное".

Следует все-таки предложить ему сесть. Лучше, если он будет сидеть, когда услышит то, что я выложу ему через несколько минут.

Он снимает пальто неловкими движениями, как человек, привыкший к услугам лакея.

Беру все его барахлишко - реглан, шляпу, перчатки, зонт - и уношу в большой нормандский шкаф, который служит нам гардеробной.

- Позвольте сразу один вопрос, Андре, - говорю я, возвращаясь к нему. - Когда точно вы уехали из Парижа?

- Поездом в 11.30.

- Нет, я хочу сказать, в котором часу вы вышли из дома?

Он задумывается, что-то прикидывает в уме, усаживаясь в предложенное ему кресло.

- Погодите… Я долго ловил такси. А потом я заехал к своему адвокату…

Вот, он весь в этом! Ему звонят в четыре утра, а он едет к адвокату. Сидит на своей кубышке, вечно настороже.