Патрик Квентин - Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга

Вдруг я ощущаю в желудке пустоту. Это голод. Надо все-таки подумать о еде. Уже четыре часа, а мы с утра ничего не ели.

Подхожу к двери, ведущей в комнату Улисса, стучу и вхожу, не дожидаясь приглашения. Он лежит на кровати, устремив взгляд в потолок. У него совершенно отсутствующий вид, и я не уверен, что он заметил мое появление.

- Идемте, - говорю я ему, - надо поесть.

Он медленно переводит взгляд на меня, вяло улыбается.

- Как прошел ваш разговор? - спрашивает он.

- Успешно. Вы не голодны?

Он отрицательно качает головой.

Мне понятно его состояние, оно похоже на мое собственное. Нас обоих питает наша тревога.

- Когда вы ели в последний раз? Разумеется, не знаете?

- Да нет! - Улисс пожимает плечами.

Он продолжает лежать. Если оставить его так, он может и не подняться. А мне он нужен полный сил, внутренней напряженности.

- Ну-ка, старина, вставайте! - встряхиваю я его. - Аппетит приходит во время еды.

Подчинившись, он тяжело встает и следует за мной на кухню. Достаю из стенного… шкафа коробочку сардин, яйца, пачку сухарей, отыскиваю бутылку вина.

Уже несколько лет как я не жарил яичницы. И не уверен, приходилось ли мне когда-нибудь открывать коробку сардин. Я ожесточенно сражаюсь с консервной банкой и, конечно же, режу себе палец.

Бросаю взгляд на Улисса, мне интересно, какое впечатление производит на него вид моей отменной алой крови, капля по капле стекающей в раковину. У меня есть свои причины для беспокойства. Но Улисс невозмутим. Спрашиваю себя, заметил ли он вообще, что я порезался. Он стоит посреди кухни, руки в карманах, чуть согнувшись, будто мерзнет. Замечаю, что у него под глазами снова большие круги.

Для того чтобы остановить кровотечение, присыпаю ранку солью, как это делала моя бабушка, когда я героически проливал кровь в мальчишеских драках во время летних каникул. Больно, но кровь останавливает.

Вновь берусь за приготовление еды и после еще ряда беспорядочных действий, в результате которых опрокидываю бутылку с вином, разбиваю две тарелки и влезаю локтем в масло, мы, наконец, садимся за стол. Слишком громко сказано, чтобы обозначить нашу жалкую трапезу. Мы молча жуем, и при виде этой холостяцкой, пахнущей газом и тоской еды меня охватывает невыразимая печаль.

Вскоре поглощенные калории развязывают Улиссу язык. Буравя меня взглядом, он вдруг бросает, не раздумывая:

- Лондон, С. В. 7. Циркус Роуд, 23, Ньюгейт Отель.

Я застываю с вилкой в руке.

- А это что такое?

- Маленький-отель-на-Темзе, - шипит он. - Вы забыли об этом маленьком отеле?

Вот уж нет! Помню так же, как и Циркус Роуд, 23. Поскольку наш друг Поль отправлял свои письма Пюс "до востребования", он считал, что предосторожности излишни, и пользовался конвертами своего отеля.

- Мне известно теперь его имя! - продолжает Улисс. - Поль Дамьен. Журналист.

- Где вы все это раскопали?

- На последней странице блокнота. Так, безо всяких, записано и обведено красным карандашом. Наверно, тем же, которым я отчеркнул заметку в английской газете. - Он отрывисто смеется и добавляет: - Потрясающий блокнот! В нем есть все!

А как же, конечно! Но мне не хотелось бы, чтоб он уделял излишнее внимание этому аспекту вопроса. Уж очень четко изложена вся его драма, со всеми нужными данными, именами и адресами. Не сообразит ли он, что это уж чересчур просто? Нет, я верю, он не поймет. Он не создан для того, чтобы понимать. Он создан, чтобы действовать, взрываться, он ничто иное, как жалкий пороховой бочонок, чей фитиль я подожгу.

- Во всяком случае теперь вы больше не сможете мне помешать, - холодно заявляет он.

- Что это значит?

- Это значит, что теперь я вас покину, мосье, поблагодарив за вашу доброту.

Вот это плохо! Отклонение, вовсе не предусмотренное программой! Ах, в самом деле, это было бы слишком, если б он ушел сейчас, когда начался обратный отсчет! Ну нет, голубчик, уж я тебя не выпущу! Ты создан мной, я - твоя воля, и ты мне принадлежишь!

Встаю и наклоняюсь к нему, глядя прямо в глаза.

- Вы останетесь здесь, слышите! Если вы непременно желаете встретиться с Полем Дамьеном и объясниться с ним, я берусь устроить вам это. Но здесь, под моей крышей! Под моим наблюдением!

Смягчаюсь и вновь обретаю тон доброго покровителя:

- Поймите меня. Не могу же я позволить вам устремиться навстречу гибели. Морально я не имею на это права.

Тут я, наверное, достигаю самых глубин собственной низости, но в том аду, куда я погрузился, никакая глубина, о чем бы ни шла речь, уже не страшна. Важен только результат: моя гениальная месть, преступление, какого еще не бывало, убийство, которое по моей воле совершит чужая страсть, убийство по доверенности.

Улисс очертя голову устремляется в расставленные мною сети.

- Это правда? Вы смогли бы разыскать Поля Дамьена? Заманить его сюда?

Глаза Улисса сверкают, в них появился кровожадный блеск, который мне весьма приятно видеть.

- Ну да, это вполне осуществимо, - говорю я. - Мне совсем несложно вступить с ним в контакт.

- Но под каким предлогом?

- Что-что, а уж предлог всегда найдется! Вот, к примеру, вы сказали, что ваш Поль Дамьен журналист. Ну а я - известный писатель. И могу легко устроить, чтоб он взял у меня интервью.

Улисс с восторгом проглатывает и это.

- Ах, как ловко придумано!

Он хмурит свои громадные брови, собирается с мыслями, и чувствуется, что для него это непросто.

- Хорошо, - говорит он, - допустим, вам удается заманить его сюда.

- Ну, вот и состоится ваше объяснение! Я уступлю вам свое место. Вы примете Поля Дамьена.

- А что будете делать в это время вы?

- Я?

Улыбаюсь. Я не могу сдержать улыбки. Ибо совершенно отчетливо представляю всю сцену. Замечательная будет сцена! Жажда мести переполняет меня.

- Я буду держаться в тени.

И уже вижу себя в тени, совершенно естественно принявшим позу бесчисленных трагических героев, прячущихся в складках древней драпировки, затаивших дыхание, с выпученными глазами.

- Ах, так, в тени? - повторяет Улисс язвительным тоном. - Чтобы наша милая беседа не вышла за рамки приличий?

Я в восхищении от того, до какой степени далеки его мысли от готовящейся западни.

- Нет, нет, - говорю, - я лишь хочу посмотреть, какой оборот примет дело.

Тут я сама искренность. Да, буду смотреть и нагляжусь досыта. И это будет благородное подглядывание, ибо я сам творец зрелища,

Улисс горячится. Ему невтерпеж, он просто сгорает от ожидания.

- Вы думаете, он согласится прийти? - в голосе Улисса звучат умоляющие нотки. - Скажите, он придет?

- Да, думаю, придет, - я чуть заметно улыбаюсь. - Скажу вам по секрету: я неплохо владею искусством устраивать западни. Вы не обратили внимания на все эти книги позади письменного стола? Сколько прекрасных великих авторов! И уж общаясь с такими людьми… С тех пор как литература стала литературой, в умах писателей и драматургов вызрело бесчисленное множество примеров человеческой низости. Возьмите Шекспира. Непревзойденный мастер коварства!