Леонид Никитинский - Тайна совещательной комнаты

— Я для вас заказала бульон и кашу, — ласково сказала она, — И чай.

— Спасибо, Марья Петровна, — с чувством сказал судья.

— Ну, что там у вас на процессе? — без обиняков перешла она сразу к делу.

— Все очень удачно складывается, — сказал Виктор Викторович, — Адвокат сегодня заявила ходатайство об истребовании медицинской карты из стоматологии ФСБ…

— А кто там лечился? — сразу напряглась председательница.

— Ну как кто — убитый, — пояснил судья, пряча лицо над тарелкой с остывшим бульоном, в котором плавали пятна жира. — Я сегодня или даже завтра утром направлю через экспедицию запрос по почте. А в понедельник лягу с язвой в больницу, только уж давайте по «скорой». Пока запрос дойдет, пока раскачаются, туда-сюда, я как раз из больницы и выйду. А может, ее там и нет, этой карты. Вот прокурор говорит, что запрашивали, вроде нет…

— Там доказательств и так выше крыши, — сказала Марья Петровна. — Я так слышала, во всяком случае. Впрочем, ладно. Подсудимый-то много болтает?

— Порывается, — уклончиво сообщил Виктор Викторович, отставляя тарелку.

— Ну и пусть рассказывает, вы ему особенно не мешайте. Это его право.

— Хорошо, — сказал судья с отвращением, но постарался сделать вид, что это отвращение у него вызывает рисовая каша.

— А вы в больницу пока ложитесь, лечитесь, — заботливо сказала Марья Петровна, — Вам сейчас волноваться нельзя, нужны положительные эмоции. Вот, может, как раз и квартира подойдет, вопрос вот-вот должен решиться. Я слышала, вас дочка в больнице хочет навестить, приедет из Саратова? Тоже положительный эффект. Жалко, что без внуков, их-то пока еще некуда привезти, да, Виктор Викторович?

— А вы откуда знаете про дочку? — поднял он потемневшие глаза от каши.

— А разве вы ей не звонили?

Вторник, 4 июля, 14.00

Присяжные выстроились с подносами в столовой. Старшина встал за Кузякиным.

— Проходите, Елена Викторовна, — стал пропускать Журналист Актрису. — И ты проходи, Хинди…

К Зябликову он не оборачивался, но чувствовал его взгляд затылком. Старшина взял только второе, зато успел, подхватив поднос, пресечь попытку Кузякина сесть за стол с Актрисой и Хинди.

— Извините, дамы, сегодня вы обедаете без нас. — Ему было сейчас не до политеса, — Пошли туда в угол, Кузякин, разговор есть.

Хинди глядела на них с испугом, не слыша недоуменных вопросов Актрисы. Как-то она сразу все чувствовала кожей или веснушками, что ли. Кузякин склонился над тарелкой, но салат не лез ему в горло. Старшина молча ждал, надо было колоться под его требовательным взглядом.

— Ну что ты на меня так смотришь! Давай сначала поедим.

— Да вот… — сказал Зябликов, даже не притронувшись к салату. — Я вчера вот так же в баре за столиком с подполковником Тульским сидел, когда он по телефону с тобой разговаривал и еще с этим твоим, как его…

— Со Шкулевым, — сказал Журналист, поднимая на него глаза от салата, который он без толку расковырял. — А тебе он зачем это рассказал?

— Ну так я же на него работаю, — сказал Майор самым будничным тоном, — Но я-то как раз не за деньги. А ты?

— Послушай, — сказал Журналист, — я же тоже не мальчик. Дело сложное, его еще надо вытянуть, нам лавировать надо. Вот от сих до сих можно, а дальше нельзя, — и он тоже, как давеча Тульский, стал обозначать это «от сих до сих» тарелками и вилками. — А я тоже человек, тоже хочу быть честным, насколько позволяют обстоятельства, но ты же знаешь, что я без работы и мне не на что жить.

— Всем не на что, — сказал Майор. — Мне тоже новый протез нужен.

— Так почему не взять деньги, если все честно? — Кузякин попытался даже найти у Зябликова сочувствие. — Если убил, пусть сидит.

Если не убил, значит, оправдаем, значит, с деньгами нам просто не повезло. Мы же в любом случае ничего не проигрываем, — и он показал, как это будет, тарелками: — Вот тут вердикт, а вот тут деньги. Почему нельзя?

— Потому что и рыбку съесть, и на хуй сесть! — рявкнул Майор так, что услышала даже Хинди, и вывалил салат Кузякина в его же суп, — Так не бывает, журналюга.

Майор, так ничего и не съев, встал и пошел, скрипя своей негнущейся ногой, к выходу из столовой. Журналист опустил голову. Ведь уже было ясно, что так не получится, ясно, что не был Лудов убийцей, а значит, не будет у него, Кузякина, и денег. Хинди смотрела на него из-за своего столика с жалостью и отчаянием.

Четверг, 6 июля, 11.00

— Ну вперед, Эльвира Витальевна! — сказал судья. Язва опять ныла, от курева, что ли. И правда, пора в больницу, — Сегодня у нас мошенничество на завтрак?

— Я прошу вашего разрешения все же допросить сейчас еще одного свидетеля по эпизоду об убийстве, — сказала прокурорша, — Его доставка связана с определенными трудностями, поэтому я настаиваю, чтобы сейчас.

— Ну, если с доставкой… — досадливо сказал Виктор Викторович. Можно было, конечно, намекнуть адвокатессе, что Лудову нельзя раскрываться, но теперь было поздно, а тут он еще вспомнил прозрачные глаза Марьи Петровны и поежился, — Ну давайте… Ах да, у защиты нет возражений вернуться к убийству?

— Нет, — решительно сказала адвокатесса.

— Нет, — эхом отозвался подсудимый и встал в аквариуме.

Этот свидетель, тщедушный с виду, но весь из жил, в синем каком-то балахоне, похожем на больничную пижаму, появился не из коридора, а из двери служебной лестницы, откуда его после короткой паузы ввели два конвоира и подтолкнули к трибунке, оставшись чуть сзади.

— Ну, может, наручники все-таки снять? — спросил судья, — Неудобно же как-то так перед присяжными, уж знаете ли уж.

— Не положено, ваша честь, инструкция, — сказал один из конвоиров, поняв, что вопрос этот может быть адресован только к нему, и отвечать больше некому.

— Ну, если инструкция… — протянул Виктор Викторович, бросив взгляд на присяжных.

Инструкцию он, конечно, и сам прекрасно знал.

— Ваша фамилия, имя, отчество, род занятий.

— Балабанов я, Павел Игнатьевич. Честный зэк.

— Идите распишитесь, честный зэк. Сумеете расписаться в наручниках?

— Я в них даже побриться могу, — сказал заключенный, которого подвели к столу.

— За что отбываете наказание?

— Статья…

— Попросите его расшифровать, ваша честь, — напомнила Елена Львовна с места, — Присяжные не обязаны знать номера статей Уголовного кодекса.

— Да уж, пожалуйста уж, человеческим, значит, языком, — сказал судья.

— Убийства, бандитизм.

— И… — с места подсказала адвокатесса.

— Изнасилование, — сказал зэк и с вызовом посмотрел на присяжных.

Большинство из них отводило глаза от этого зрелища, только Анна Петровна разглядывала его с выражением ужаса, думая, наверное, о судьбе сына.

«Плохо! — записала Лисичка в своем блокнотике. — Со следующей коллегией хотя бы без наручников, все-таки прокурорские — идиоты».