Алан Уильямс - Дневники Берии

— Нам надо все тщательно спланировать сначала, — говорил Борис, с шумом поглощая свой бульон.

В последнее время мы обедали в маленьком ресторане посреди Инглиш Гарден, в котором в это время года почти не было посетителей.

— Например, — продолжал он, — это чертово ЦРУ. Об издателях не стоит беспокоиться, а вот ЦРУ… Они, конечно, нами заинтересуются, но если повезет, нас примут за агентов, имеющих в своих руках оригинал. Нам важно, чтобы они не только поверили в подлинность дневников, но и в то, что знают источник, из которого они к нам попали. Но если они узнают, что это подделка, нам не поздоровится! Возможно, они не могут нас отдать под суд, но им ничего не стоит добиться запрета на наш въезд в большинство стран, они смогут договориться со швейцарцами и наложить арест на наши деньги.

— Да зачем ЦРУ это нужно?

— Им нужно все. А личные записи Берии могут дать им целую массу полезных сведений, особенно, — тут Борис ухмыльнулся, — если в них имеются жаренные фактики о нынешних лидерах в Кремле.

— Ну нет, Борис, нам это ни к чему. Это для тех, кто занимается пропагандой, это для молодчиков из ЦРУ. Личные воспоминания — совращение малолетних, изнасилования — это замечательно, это пойдет. Но нам не стоит дискредитировать советское правительство. Ты говоришь о ЦРУ. А как насчет КГБ? Как они прореагируют?

— Думаю, это не имеет значения, — сказал Борис, как мне показалось, слишком поспешно. — Когда на Западе выходят подобные публикации, их реакция всегда однозначна: это происки ЦРУ. Помнишь, «Записки Пеньковского»?

— Я уверен, что они были сфабрикованы ЦРУ.

Борис пожал плечами:

— Кто знает. В том-то и дело, что никто в подобных случаях не знает наверняка. Так же было со стариком Никитой — никто никогда не сможет сказать, что он написал сам, а что добавило ЦРУ, или КГБ, или, возможно, те и другие. Но в случае с Берией большинство из тех людей, которые могли бы доказать подлинность дневников, уже на том свете. А те, кто еще живы, предпочтут помалкивать. И КГБ может заявить что угодно — кто их будет слушать?

— Меня больше волнует не то, что они скажут, а то, что они сделают.

Борис выразительно пожал плечами.

— Ну что они могут сделать? Убьют парочку американских издателей с Пятой авеню?

— Не издателей — возможно, нас.

— Ну что они могут нам сделать? Выследить и убить нас, как они это сделали с Троцким? Во времена Берии это было бы возможно, но сейчас они работают в другом стиле.

Я ждал, что он еще скажет, но он был поглощен своим бефстрогановым. Я подумал, что для человека, убежавшего от Советов и впоследствии заочно приговоренного к десяти годам тюремного заключения, он был слишком оптимистичен. Ну в самом деле: не закроют же советское правительство и разведка глаза на публикацию скандальных политических мемуаров и не ограничатся лишь публикацией дежурного опровержения.

Я повернул разговор в другую сторону.

— Ты говоришь, что ЦРУ обязательно выйдет на нас. Как?

Борис оторвался от тарелки, вытер рукой рот.

— Через издателей. Я думал о том, как нам лучше доказать подлинность книги. Тебе надо будет съездить в какую-нибудь восточноевропейскую страну. Я предлагаю Венгрию. Венгрия сегодня самая либеральная страна в Восточной Европе — несмотря на 1956 год. Ты бывал там. А теперь появился повод поехать вновь — на случай, если американцы начнут задавать вопросы. А венграм все равно, к ним ежегодно приезжает около миллиона западных туристов, и они не собираются проверять каждого. Да ты и ничего страшного не совершил в свои студенческие годы — подумаешь, провез несколько флаконов пенициллина!

Но есть и другая причина, по которой я выбрал Венгрию. Я уже говорил тебе, что чем больше секретности по поводу происхождения книги, тем лучше. Возможно, нам следует подбросить кое-какие детали. Надо предоставить конфиденциальное письменное свидетельство от какого-нибудь лица в Венгрии, указывающее, как книга попала к нему. И я знаю подходящего человека. Старый венгерский коммунист, ветеран Испанской войны, в которой он сражался на стороне Красной Армии в чине полковника и был награжден орденом Ленина. Был в фаворе до 1952 года, потом ушел с государственного поста и был посажен на пару лет в тюрьму. Очень храбрый человек и к тому же шутник! Арестовал по ошибке настоятеля Кентерберийского собора Хьюлита Джонсона, приехавшего в Венгрию с официальным визитом. Ты обязательно должен вытянуть из него эту историю!

— Ты хочешь, чтобы мы на самом деле познакомились?

Он кивнул:

— Ты с ним поладишь — он был одним из руководителей восстания и был депортирован в Россию на шесть лет. Теперь он живет в Будапеште, находится на пенсии и пишет стихи.

— Как ты с ним познакомился?

Борис сказал, ковыряя в зубах:

— Он был фронтовым другом моего отца. Еще школьником я впервые повстречал его. Когда я стал жить на Западе, мы поддерживали связь через третье лицо. Потом, в прошлом году… — Он помедлил, глядя на меня из-под тяжелых ресниц. — Хочу тебя предупредить, Том, то, что я тебе скажу, должно храниться в тайне. Если ты проговоришься… — Он крикнул, чтобы принесли пиво. Я ждал.

— В прошлом году этот венгр связался со мной. Ему удалось проникнуть в Россию — окольными путями — и к нему в руки попала рукопись. — Он понизил голос и назвал имя русского писателя, чьи работы были запрещены в СССР, по широко публиковались на Западе и были хорошо известны в мире. — Этот венгр провез его последний роман, который выйдет осенью. Нас интересует, как он провез рукопись. А он сделал это весьма остроумным способом. Если ты будешь тактичен, он может согласиться описать способ доставки рукописи в конфиденциальном свидетельстве, которое мы предъявим американцам. И скажем им, что провезенная рукопись является дневниками Берии.

— Как зовут этого венгра?

— Ласло Ласлов. Это не настоящее имя, псевдоним, под которым известен своим друзьям. Мы даже шутим, что он родился в Баден-Бадене в 1919 году! — и он залился смехом.

Я переждал немного и сказал:

— Борис, ты многое принимаешь, как должное. Например, если он не сумасшедший, за каким чертом он станет письменно признаваться в том, что провез незаконным путем запрещенную рукопись из России и передавать ее совершенно незнакомому человеку?

— Я с ним свяжусь предварительно, не беспокойся. Он поверит любому, кому доверяю я. Он человек чести. Мы, конечно, предложим ему деньги за услугу, но он скорее всего откажется.

— Хорошо. Но если его имя выплывет наружу? Если коммунисты обо всем узнают? Получится, что мы посадим беднягу в лужу.

На какое-то время Борис был обескуражен, глаза его забегали, и, когда он начал возражать, в голосе его не было особенной уверенности: