Ли Ванс - Расплата

— Вы как-то осунулись, — обеспокоенно говорит мистер Розье. — Когда вы в последний раз ели?

— Я не помню, — отвечаю я, обессилено падая на деревянный стул рядом с ним.

— Я принесу вам шоколадный батончик, — предлагает он, вставая. — Девушка на абонементе — жуткая сладкоежка.

Мне нужно сосредоточиться. Кто-то подставил меня. Но кто? И зачем? Господь свидетель, у меня очень веские мотивы для убийства Франко и никакого алиби. Тиллинг настроена против меня. Если полиция меня сейчас арестует, я, скорее всего, проведу остаток жизни в тюрьме.

— Вот, — говорит через несколько минут мистер Розье: он принес мне «Сникерс». — Поешьте.

Я пытаюсь придумать, что бы посоветовал мне отец, но в голову ничего не приходит. Меня охватывает дикое желание скрыться.

— Мне надо идти, — говорю я. Я не имею ни малейшего представления о том, куда бежать, но скоро должен подъехать Теннис.

— Сначала поешьте, — настаивает мистер Розье, очищая обертку на батончике, как кожуру на банане, и глядя на меня поверх очков. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Конечно, — отвечаю я, отчаянно пытаясь казаться бодрым. Я беру «Сникерс» и вонзаю в него зубы. Рот у меня пересох от страха, и шоколад прилипает к нёбу.

— Я распечатал банковский отчет по дебитной карте вашего друга. — Мистер Розье садится и придвигает ко мне несколько листков бумаги. — Вчера он дважды пользовался карточкой. Первый раз — на станции Гесс на Монтокском шоссе, а второй — в гостинице под названием «Оушн Вью инн», собственно в Монтоке, на Лонг-Айленде. Думаю, он заправил машину, а потом либо переночевал, либо хорошенько поел.

Я поддеваю комок шоколада языком и проглатываю его, не жуя и лишь чудом не подавившись. До Монтока ехать всего часа три с половиной, он находится на крайней точке южной оконечности Лонг-Айленда. Может ли Андрей находиться так близко?

— Я также взглянул на его телеграфные денежные переводы, — добавляет мистер Розье. — В последнее время ваш друг регулярно перечисляет деньги. Один из получателей — организация под названием «Нью-Йоркские пакгаузы». В примечаниях указан адрес: они находятся в Истгемптоне, возле аэропорта.

Истгемптон расположен примерно в часе езды по эту сторону от Монтока. Мы с Дженной однажды арендовали в том районе домик на лето. Я беру бумаги и изучаю тщательно выписанные слова и цифры. Мистер Розье указал все переводы и распечатал карту, на которой даны подъездные пути к заправке, гостинице и пакгаузам.

— Мне нужно идти, — снова говорю я.

— Вы действительно хорошо себя чувствуете? — переспрашивает он и недоверчиво смотрит на меня.

— Абсолютно, — отвечаю я. Андрей — моя единственная надежда. Я должен поехать на Лонг-Айленд и найти его, прямо сейчас, до того как меня найдет полиция.

— Я провожу вас на улицу, — говорит мистер Розье. — Пошел снег, так что ступеньки скользкие.

Подгоняемый ветром, снег кружится в свете моих фар, а я быстро, но осторожно еду на восток по пустынному Монтокскому шоссе. По обе стороны от дороги на бывших картофельных полях стоят безжизненные однообразные домики, и призрачные олени включают автоматическое сторожевое освещение, передвигаясь от одного двора к другому, чтобы попировать, поедая фигурно подстриженные кусты. В машине Тенниса жуткий холод. Мои руки, лежащие на руле, уже онемели. Если бы не обогреватель сиденья, у меня уже была бы гипотермия. Теннис очень неохотно отдал мне ключи, заявляя, что я не в состоянии вести машину, и повторяя, что он был бы счастлив поехать со мной. Я был резок с ним; я слишком торопился убраться из города и даже не пытался объяснить ситуацию.

У меня тихо работает радио, настроенное на волну новостей. Электронные часы пищат одиннадцать, и задыхающаяся от волнения ведущая читает пресс-релиз окружного прокурора Уэстчестера, в котором меня называют вооруженным преступником, разыскиваемым в связи с подозрением в двух убийствах. Бдительных граждан просят звонить по указанному телефону, если они заметят кого-нибудь, подходящего под мое описание, и предупреждают, что я опасен. Диктор обещает интервью с окружным прокурором в прямом эфире завтра, в восемь часов утра. В кровь у меня выбрасывается мощная порция адреналина, и мне приходится приложить усилия, чтобы не вдавить акселератор, как только мое подсознание начинает визжать об опасности, как сработавший сигнал пожарной тревоги. Трясущейся рукой я выключаю радио, и на меня снова наваливается чувство нереальности происходящего. Как моя жизнь докатилась до этого?

Телефон в машине Тенниса звонит, и я подпрыгиваю от неожиданности. Свой телефон я выключил, боясь, что полицейские отследят сигнал. Телефон звенит шесть раз, замолкает и снова звонит. Это, должно быть, Теннис — хочет, чтобы я объяснил ему только что прозвучавшие новости. Я неохотно нажимаю на кнопку микрофона на руле, поскольку больше не могу выносить этот звон.

— Я сейчас не могу говорить, Теннис.

— Питер, это ты?

Я не угадал. Это Катя.

— Откуда у тебя этот номер? — Я не ожидал услышать ее голос. Как бы я ни хотел избежать обсуждения убийства Франко, я все же рад, что она позвонила. Позже у меня может не быть возможности рассказать ей то, что она должна знать.

— Мне дал его Теннис.

— Почему ты решила позвонить ему?

— Он единственный друг, о котором ты когда-либо упоминал, — устало отвечает Катя. — Где ты?

— В его машине.

— Очень смешно. А где его машина?

— На Лонг-Айленде. А ты где?

— В Чикаго. В гостинице «Четыре сезона». Погода нелетная, и аэропорт закрыли, так что домой я доберусь не раньше чем завтра. Возьми трубку.

— Не могу. Я веду машину одной рукой. Ушиб левую руку.

— Сильно?

— Пустяки, пара синяков.

— У меня тоже был дурацкий день, — отвечает она, произнося некоторые слова невнятно. Похоже, она еще не знает, что меня разыскивает полиция.

— Ты получила голосовую почту?

— Нет. Только e-mail от Дебры о том, что ты звонил, и срочное сообщение от матери. Она хотела, чтобы я поговорила с ней, прежде чем звонить тебе. А что?

Мне становится немного легче от того, что Катя позвонила мне до того, как связалась со своей матерью.

— Поскольку я не смог отыскать тебя, я поехал к ней. И сказал ей, что знаю, почему Андрея уволили.

Катя вполголоса ругается.

— Расскажи мне все.

Я начинаю говорить, но потом замолкаю. Катя — руководитель высокого ранга в «Терндейл». Чем больше ей станет известно, тем меньше свободы маневра у нее будет.

— Будет лучше, если я изложу все как гипотезу — никаких имен и никаких деталей.

— Все настолько плохо? — Она сразу же понимает меня.

— Да.

На том конце провода лед звенит о бокал: это Катя сжимается, чтобы не дать себя разжалобить.