Пьер Нор - Французский шпионский роман

— Я уже вам сказал, Легэн, женщин не хватает. Это ваша вина. Я назначил вас вторым замом не ради того, чтобы вы нацарапали мне несколько лишних бумажек, но чтобы вы стали распорядителем церемоний и организатором праздников. Ну-ка пригласите танцевать вон ту грустную крошку, которая так печально зевает в одиночестве на диване.

— Э-э…— сказал Легэн без всякого энтузиазма.— Но она совсем некрасивая, господин майор.

— Может быть, мой друг, и даже скорее всего так оно и есть. Но это племянница генерала — командующего дивизией. Если вы не хотите сделать это для меня, сделайте ради вашего продвижения по службе.

— О-о! Это меняет дело, я лечу! — воскликнул молодой человек.

Накануне в трех самых больших комнатах виллы д'Эспинака все было перевернуто вверх дном. Одна была превращена в деревенский бар: здесь священнодействовал один из самых ценных стрелков батальона — в прошлом настоящий бармен большого парижского ресторана; группа денщиков с большим рвением, вполне окупавшим разбитые тарелки, хлопотала вокруг буфета, за который не пришлось бы краснеть самой взыскательной хозяйке дома.

Другая комната, наиболее просторная, служила залом для танцев. Благодаря хорошему радиоприемнику и радиоле здесь вперемешку звучали фокстроты знаменитого лондонского джаза из «Савойи» и аргентинские танго тех времен, когда этот танец еще умели танцевать,— по словам Эспинака; времен, когда майор еще умел танцевать,— по словам Капеля.

Третья была святилищем игроков в бридж.

Неутомимый Эспинак, чрезвычайно любезный со всеми, создавал атмосферу взаимной симпатии на этой первой встрече. Ему очень хотелось, чтобы она удалась. Только что вошла живущая по соседству чета промышленника в сопровождении двух дочерей; майор устремился навстречу, и не прошло и пяти минут, как он разъединил два поколения, приковав родителей к карточному столу, а смешливых дочерей отправив в объятия своих лейтенантов.

Он дал себе минутную передышку, чтобы окинуть взором свой маленький бал, и с радостью признал, что машина закрутилась. В разноцветном полумраке, устроенном вдохновенным выдумщиком Капелем с помощью шелковых платков, которые он стянул в гардеробе, семь или восемь пар танцевали старинное танго, звучавшее в исполнении Карлоса Гарделя в сопровождении жгучего, великолепного ритма гитар. Громкие выражения восторга, которыми была встречена эта новация, видимо, вызвали беспокойство добродетельной супруги владельца замка из соседнего городка за свою чистую драгоценную дочь. Воспользовавшись перерывом в бридже, она просунула в приоткрытую дверь свое круглое с испуганными, как у курицы-наседки, глазами лицо; лоб ее перерезала складка: минуту она колебалась, взвешивая все «за» и «против». Должно быть, «за» одержали верх, поскольку, улыбнувшись, она исчезла.

«Итак, все идет как по маслу,— весело сказал себе Эспинак, ставший свидетелем этой маленькой сценки. А все же я хорошо сделал, что заставил их в первый раз прийти в парадной вечерней форме. Это несколько стесняет их прыткость в движениях. Попробуй-ка проявить излишнюю нежность с этаким жестким железным ошейником на шее. И если это не слишком радует детей, зато успокаивает родителей».

— Кунц,— загремел он вдруг,— если я еще увижу, что вы бездельничаете на террасе, мечтая в одиночестве, я вам задам! Всему свое время. Сегодня вечером ваша главная задача — быть галантным, как опереточный венгерский гусар, несмотря на ваш нелепый наряд ветерана Крымской войны.

Хозяин дома проследовал в бар.

В баре царил Брюшо: чувствовалось, что тут он единственный и неповторимый.

Развалившись в кожаном кресле, он собрал вокруг себя кружок, состоящий из судебного следователя ближайшей супрефектуры, инженера, нотариуса и казначея батальона. Сидя со стаканом в руке, раскрасневшись лицом и неприлично выставив пузо, он угощал их последними анекдотами из жизни Мариуса. Это чем-то напоминало купе для курящих. Его доверительный до этого голос торжествующе возвысился при произнесении заключительной фразы, которую он считал на редкость удачной. Финал заставил поморщиться Эспинака, который, хотя и не был ханжой, все же не был лишен вкуса. Он сделал шаг к опасному сборищу, решив вежливо разогнать его во что бы то ни стало.

Шелест шелка сзади и стремительный наплыв запаха духов, который был хорошо ему знаком, заставили его обернуться к мадам Брюшо, только что вошедшей в комнату. Ее улыбка, присущая только ей, была немного деланной. Она поколебалась секунду, как бы смутившись от всех этих устремленных на нее мужских взглядов, покраснела, но, набравшись смелости и незаметно подмигнув Эспинаку, решительно вмешалась в разговор.

— Вы знаете, господа, что в зале для бриджа — простой. Там просят подкрепления. Луи, вы так любили играть в карты.

— Ни за что на свете, мне и здесь хорошо,— заворчал Брюшо.— Не так ли, друзья мои? Лучше послушайте еще один анекдот, совершенно потрясающий. Мариус только что женился…

Анна Брюшо легонько пожала плечами. Она обернулась к Эспинаку, улыбнувшись ему немного грустной, очень доверительной улыбкой.

— Некрасиво с вашей стороны, дорогая мадам, скрываться, особенно сегодня вечером, когда вы производите… некоторым образом… весьма неотразимое впечатление.

Вы находите? Я тронута, майор. Но если допустить, что вы… некоторым образом… весьма любезны, то невольно хочется спросить — чего ради мною предпринято столько усилий?

— Я вовсе не говорил, что вы нуждаетесь для этого в каких-то усилиях. Но если это хоть чуть-чуть для меня, то отнюдь не напрасно. Пойдемте выпьем немного шампанского. Я вас больше не оставлю. Хочу позаботиться хоть немного и о собственном удовольствии.

Он выдвинул два кресла в проем широких застекленных дверей, выходящих в сад на розовые кусты, купавшиеся в лунном свете. Сел напротив Анны. Его карие глаза на мгновение встретились со светлым взглядом глаз цвета барвинка [6] Барвинок — вечнозеленое травянистое растение с голубоватыми цветками. молодой женщины, скользнули по ее прическе — она была яркой натуральной блондинкой и носила длинные волосы, собранные на затылке в тугой узел, старомодный и очаровательный,— окинули все ее тело, в который раз вызвав у него мысль о прекрасном растении, немного пышном, но необыкновенно здоровом. Воцарилось молчание, живое и трепетное от необъяснимой радости.

— Но боже мой, у меня с вами не находится слов. Конечно, вы смущаете меня своим великолепным платьем, которого я прежде на вас не видел, и всем прочим… или же я просто счастлив, а при этом слов не требуется.

— Я понимаю, вы испытываете удовлетворение как хозяин дома. Знаете, о вашем вечере будут говорить у нас в Ландерно.