Михаил Литов - Московский гость

Кики Морова, глядя ему прямо в глаза, провела пальцами по носу, и он пропал, а вместо него торчала теперь между ее щеками какая-то сморщенная, длинная и острая морковка.

- Любимая, - сказал Антон Петрович тихо и взволнованно, - ты можешь лишаться кожи, отстегивать и выбрасывать конечности, но я... я...

- Почему ты замолчал?

Антон Петрович развел руками, показывая, что не в состоянии закончить свою мысль.

- А когда же ты меня полюбил? - спросила девица с усмешкой.

- Не знаю, - отрезал Антон Петрович.

- Твоя воля сломлена. Мы, - сказала Кики Морова с ударением, - мы сломили твою волю, но ты выбрал именно меня героиней своих кошмаров и сумасшедших грез.

- Это и есть кошмар! Это сумасшедший разговор! Зачем ты так говоришь? Может быть, мое чувство гораздо чище, чем тебе представляется!

Кики Морова нетерпеливым жестом велела ему умолкнуть.

Антон Петрович ждал, какой фокус она еще проделает, чтобы напугать его, а она сидела перед ним словно в некой нише, где было темнее, чем вообще в комнате, и он понимал, конечно, что она отнюдь не шутит и вовсе не пугает его. Но ему немного легче было, когда он думал о происходящем на его глазах ужасном разложении прекрасного существа, молодого красивого тела, как о чем-то нарочитом и анекдотическом.

Он не сомневался, что, сделав шаг к ней, он в то же мгновение потеряет ее и не то чтобы провалится сквозь землю в знак какого-то символического, художественного наказания за свое непомерное любопытство и влечение к запретному, а полетит в истинную безграничность, в бездну, неведомую и самой изощренной фантазии. И его притягивала эта бездна, он был готов сделать шаг. Насупившийся, в раздражительном нетерпении сжавший кулаки артист осознал, насколько его любовь и он сам смешны в глазах Кики Моровой и вместе с тем до чего же не смешным, а напротив, увлекательным и даже величественным был бы его полет в неизъяснимую пустоту. Так Кики Морова манит его, ее ли он любит или свое возможное проникновение в неведомое?

- Человек мал и ничтожен, - вела свою бесовскую проповедь девушка. Его мысли скудны, а возможности ограничены. И ты такой же, как все люди.

- Нет, неправда! Человек не мал. Человек способен рискнуть многим, рискнуть головой, всем, самой жизнью... ради шага в неведомое!

- Когда мужчина отказывается от всех своих воззрений, идеалов и, главное, от своего мужского достоинства, когда он, полагая, что любит женщину, призывает ее поскорее выступить безжалостной мучительницей, палачкой, не ведающей сострадания, это означает одно: в той женщине воплощается его больная совесть.

- Совесть? - оторопел бедный артист. - Но как это может быть? Для чего нужно мужчине, чтобы женщина была его палачкой? Почему не просто любить ее?

- Да, совесть, - подтвердила Кики Морова, и в это мгновение ее волосы поднялись вверх как потревоженный ветром пук соломы, добрая их половина улетучилась, а те, что улеглись на прежнее место, представляли собой уже только условное изображение прически и какой-то бессмысленно-игривой всклокоченности. - Совесть! И это выше разумения описанного нами мужчины, но как бы то ни было, он любит в предполагаемой женщине своего судью и палача...

- Но послушай, послушай, - перебил Антон Петрович, - ты говоришь странные вещи, смеешься надо мной... Или угрожаешь. Что мне грозит? Я ведь не боюсь... Какая же это совесть? И как она может воплотиться в тебе, в ком-то из вас... после всего, что вы сделали с нашим городом? Разве это возможно? Даже если и есть какая-то правда в твоих словах, все равно, все равно они ничего не объясняют, не говорят всего... Нет в них, знаешь ли, доброго, нужного сердцу... Совесть... Совесть нужна, куда нам без нее! Но такой, как описываешь ты, совесть не бывает.

- Ты говоришь о мире видимом, а что ты знаешь о невидимом? Ты уперся в видимое, на твоих глазах шоры, ты знаешь только свой убогий мирок...

- Ошибаешься, невидимое я, разумеется, не вижу, но я знаю о его существовании, и я влекусь к нему. Положим, тайны, перед грандиозностью которых я действительно мал... но почему бы тебе и не посвятить в них меня, естественно, в пределах допустимого? Я уже чуточку посвящен, то есть Петей, да, как видно, недостаточно... Ты хочешь сказать, что твоя жестокость... ну, если бы ты сейчас и впрямь обошлась со мной жестоко... где-то в другом мире преображается, принимает гораздо более приличный вид и уже олицетворяет мою совесть?

- У тебя нет оснований думать, что твоя совесть имеет приличный облик. Она вполне может быть безобразна, уродлива, жестока...

- Это совершенно невозможно! - возразил Антон Петрович с полной убежденностью.

- Сегодня я уйду. Как и куда - не знаю. Но мы больше никогда не встретимся.

- Я посвященный, - Антон Петрович указал на свой помеченный синими кружочками лоб, - и, стало быть, навсегда связан с тобой, со всеми вами.

- Это чепуха, - Кики Морова пренебрежительно усмехнулась, - пьяные проделки Пети Чура. Когда ты проснешься завтра, твой лоб будет чист, как лоб младенца. А твой друг, страдающий из-за непомерной полноты, обретет былую форму.

- А как же наш номер? Нам нужно чем-то зарабатывать себе на хлеб. Что ни говори, а выступления в этом кафе все-таки кормят меня и Леонида Егоровича. И если он потеряет полноту, наша борьба перестанет интересовать публику.

- Вы придумаете что-нибудь другое... не пропадете! В городе не останется наших следов, и вы забудете о нас. Тебе покажется смешным, что ты говорил о любви с сумасбродной девицей.

- А что можно найти смешного в нашем разговоре? Да и не говори, что не останется никаких ваших следов... все со временем становится прошлым, но всякое прошлое оставляет следы. Если этого не происходит, жизнь прекращается.

- Тебе известны такие случаи, то есть когда жизнь прекращалась? Громкие и пустые слова. И это так похоже на вас, людей, произносить речи, за которыми ничего не кроется.

- Ничего не кроется? Ты ошибаешься! Кроется любовь, по крайней мере у меня... Я не в ответе за других, не знаю, как там у них будет с вашими следами... Но я... твой след, о нет, я так люблю, что для меня прошлое не может погибнуть без следа! Разве я смогу тебя забыть? Не буду тосковать? О, я хочу спасти тебя! Что я должен для этого сделать?

- Назови меня по имени.

- Зачем? - Антон Петрович подозрительно взглянул на девицу.

- Видишь, ты стыдишься моего имени.

- Ну, оно не кажется мне настоящим... Лучше скажи, что я должен сделать, чтобы спасти тебя.

- Ровным счетом ничего.

- Не может быть! Неужели люди так беспомощны? И я не в силах помочь тебе? Пойми, я готов, я сделаю шаг... я бы уже сделал его, но тут какая-то преграда, стена, я ее чувствую... Может быть, это запрет, но в твоей власти отменить его, и если это в твоей власти, так отмени! Я пойду за тобой...