Михаил Литов - Первенец

Дядя был мертв. В общем, дело обстояло так. Я постучал в дверь самсоновой развалюхи, и она ответила мне ворчливым скрипом неожиданно прочных запоров. В окнах не горел свет, дом выглядел в темноте огромным причудливым пугалом. Я заглянул в одно из окон, и мне почудилась в глубине комнаты, на кровати, чья-то весьма широкая тень, дядина, как я тотчас решил, поскольку дядя был именно плотен и грузен. Я забарабанил по стеклу, но снова не добился никакого отклика. Не пропадать же было на улице... Я забрался в дом через окно, мне удалось его открыть. Включив свет, я убедился, что дядя мертв. Он лежал на кровати, умиротворенный, бледный и бездыханный.

Несколько мгновений постояв над ним в остолбенении, я кинулся в деревню за подмогой, совершенно необходимой в столь дурацкой ситуации, в какой я внезапно очутился. Однако деревня спала, и никто мне не открыл. Тут не открывали по ночам разным незнакомцам и странникам. И даже человеку, который кричал, что дядя Самсон, обитатель этой деревни, отдал Богу душу.

Я вернулся в дом, решив ждать до утра. Выключил свет и, не раздеваясь, лег на еще одну кровать, бывшую в дядиной комнате. Но темнота словно приблизила труп, обожгла мне душу ощущением его непосредственной и почти осязаемой близости. А это было невыносимо. Я вновь зажег лампочку, и тогда уже не мог не оторваться от созерцания таинственного дядиного покоя. Я понял, что не усну.

Странные мысли закрались мне в голову. Было странно, что я вдруг поехал к дяде за советом и помощью, преодолел немалое расстояние, и все лишь для того, чтобы остаться один на один с его мертвым телом, в каком-то сомнительном положении. Мне чудился подвох в происходящем. Я оглядел комнату. Если она и говорила что-либо о дяде, то разве о его неряшливости, беспорядочности, о его умении дробить все вокруг себя в мелочь и мусор. Похожа на склеп, подумал я.

Яркий электрический свет меня не устроил. В кухне я нашел огрызок свечи и использовал его. Теперь стало лучше, дядя уже казался чужим, мирно спящим человеком, колеблющиеся тени ласково укрывали его запрокинутое лицо, и я больше словно бы и не думал о нем. Мои мысли перебросились на другое. Чего я жду? Я поднялся на ноги, остановился перед окном и выглянул наружу. Я словно ждал чего-то из мрачной и неподвижной ночи.

Тихий звук заставил меня обернуться. Дядя Самсон пошевелился, вздрогнул. Он открыл глаза, сел на кровати и, снова смежив веки, откинул голову. Пробуждался он тяжело, как после безумной пьянки или как человек, которого всю ночь терзали кошмары. На его широком небритом лице лежала, я бы сказал, печать страданий. А ведь он еще не заметил меня. Я стоял у окна, тупо глядя, как он там воскресает за тоненьким пламенем свечи. Волосы шевелились на моей голове. Я высматривал на дядином лице признаки смерти, не находил ничего, и уже не мог верить, видя перед собой его вполне здоровую физиономию, что он только что пребывал в подземном царстве, во власти дьявола.

- Ты здесь? - воскликнул он, обнаружив мое присутствие.

Я наконец обрел дар речи:

- Послушай, дядя, что все это значит? Ведь ты был минуту назад мертв?

Черты его лица разгладились, то, что казалось мне печатью страдания или, по крайней мере, какого-то глубокого неудовольствия, сменилось добродушной усмешкой. Но ответил он неохотно:

- Глупости... Просто мне что-то приснилось. Всякая мерзость. В общем, Нестор, кое-что дурное, скверное...

- Это не объяснение, - возразил я. - Нет... Когда человеку снятся кошмары, он вовсе не похож при этом на мертвого.

- Похожий на мертвого это не то же самое, что мертвый. А что, ты испугался, бедный малыш? Иди ко мне, я тебя расцелую!

Он беспокойно поерзал там, за свечой, как бы намереваясь раскрыть объятия.

- Не стоит, дядя, - предупредил я, - не двигайся, не подходи ко мне. Я видел тебя покойником.

- А зачем ты разжег тут свечку? Отпевал меня? Ну, голубчик, уморил! Ты меня отпевал? Меня, самого живого из всех твоих дядюшек?

Он смеялся до слез, но мне казалось, что смехом он всего лишь прикрывает собственную растерянность.

Уже светало, и дядя задул свечу. Он подошел к буфету, достал бутылку вина. С улицы донесся вопль нестройного пения. Деревня просыпается рано. Я нехотя сел напротив дяди и выпил стакан теплого вина. Было душно, и вино кипело в бутылке. Это был малоприятный напиток, и я отказался от повторения, предложенного дядей. Он выпил сам, встал и принялся ходить из угла в угол, мелькая хмурым, сосредоточенным лицом волевого человека. Он обливался потом и облизывал языком влажные губы. Затем он велел мне:

- Рассказывай, парень, что с тобой приключилось. Знаю, ты не потащился бы в эту глушь, если бы не нуждался в моей помощи.

Я не утерпел и спросил его, ожившего мертвеца:

- Ты продал душу дьяволу? Или дьявол тебе?

- Перейдем к сути дела, - отпарировал он довольно сурово.

- Логично, - сказал я.

Дядя Самсон отпил глоток вина прямо из горлышка и поднял на меня отчужденно-проницательные серые глаза, приготовившись слушать. И я рассказал ему без утайки обо всем, что произошло со мной в заброшенном доме. Он внимательно слушал. Когда я заговорил о спасительном появлении Агаты, которая и вывела меня из мрака к солнечному свету, дядя Самсон задумчиво произнес:

- Эта баба... как ее?.. эта Фенечка Александровна опоила тебя какой-то гадостью, не так ли? Плюс к этому твоя знаменитая впечатлительность. Ну и начались галлюцинации, своего рода белая горячка. Так я объясняю это происшествие.

Я возразил:

- Однако девочка удушена.

- Не удушена, а задохнулась, если я верно понял твой рассказ. И твоей вины в том, что она погибла, нет. Что же тебя беспокоит, мальчик?

- Если бы это было все, дядя, я бы и не приезжал к тебе. Но дело обстоит гораздо хуже... Дай мне досказать, история-то получила продолжение. Ну, сначала все шло отлично. Агата, возвратив меня домой, была сама нежность, не могла на меня надышаться, и я отвечал ей тем же. Я снова стал пописывать рассказики для журналов, чтобы подзаработать деньжат. Мы, как ты знаешь, на эти мои гонорары и живем. В общем, все вернулось на круги своя. И моя совесть была спокойна, я вполне убедил себя, что не имею никакого отношения к смерти Глории, и старался поскорее выкинуть из головы эту истрию.

Только одно меня смущало: я подозревал, что Агата еще не скоро пришла бы за мной в тот заброшенный дом, если бы у нее не кончились деньги. Но вслух я эту мысль не высказывал, решил сделать вид, будто не понимаю истинных причин ее желания поскорее примириться со мной. А с другой стороны, вполне вероятно, что она по-настоящему любит меня и затосковала, потому и пришла. Если вдуматься, я совсем не знаю, что творится у нее в душе.

Но оставим эти подробности, они вряд ли тебе интересны. Так вот, несколько дней все шло просто великолепно, можно сказать, заведенным порядком, как вдруг произошло нечто такое, о чем, дядя... Вот этого я не могу вспоминать без содрогания. Это действительно страшно, необъяснимо... Можно заявить, что я галлюцинировал, когда стоял на пороге подвала и чувствовал чье-то присутствие в темноте, но потом... или вся моя жизнь уже превратилась в сплошную галлюцинацию?