Михаил Литов - Узкий путь

Сироткин, печалясь, что ему никак не удается убедить друга, усиливался придать выражению лица суровую многозначительность. Он не расист, как Кнопочка, как некоторые из их общих знакомых, для него жид отнюдь не выродок, не урод, не диковинный зверь, а обычный человек, младший брат. Каждый народ известен своими недостатками и своими достоинствами, каждый народ по праву гордится собственным золотым руном и одновременно вынужден стыдливо припрятывать клок, состриженный с паршивой овцы. Поэтому нужно быть бдительным в любой ситуации, даже, на первый взгляд, самой простой, а главное, нужно быть компетентным, когда берешься за то или иное дело. И когда берешься за дело, сулящее прибыль, а среди твоих компаньонов по какой-то причине, может быть и уважительной, затесался жид, необходимо помнить, что жид неисправим, так уж он устроен, что чрезвычайно падок до денег, и, если не хочешь неприятностей, держи своего жида подальше от бухгалтерии.

- Не так уж трудно усвоить это мудрое, проверенное временем правило. А мы... что делаем мы? - выкрикнул Сироткин. - Ты поручишься, что Фрумкин уже не обобрал нас?

- Он всего лишь маленький несчастный человечек, его ругает жена, а возможно, и бьет, - возразил Наглых.

- А все-таки наверняка метит улизнуть в свои исторические палестины и потихоньку набивает кубышку, - упорно и серьезно стоял на своем Сироткин.

- Если потихоньку, пугаться нечего. Только бы не зарывался... вздохнул Наглых. - Кубышку набивать не грех. Грех обманывать друзей, но ты не привел никаких доказательств, ни одной улики...

Сироткин возмущенно перебил:

- А как ты мне докажешь, что он нас не обобрал?

- Но какая нужда это доказывать?

- Ты слишком беспечен. А ведь мы толком не знаем даже, сколько денег у нас на счету, - как будто всхлипнул теперь Сироткин. - Фрумкина спросишь он отделывается ничего не значущими словами, мол, беспокоиться вам, ребята, не о чем, со мной не пропадете. Ты припомни, разве не бывало такого, что мы требовали причитающееся нам, а он вдруг заявлял, что денег в кассе нет? Как так нет? По какой причине нет, если по всем причинам они как раз должны быть? А если их нет по какой-то банковской тонкости ведения дел, недоступной нашему пониманию, так ты, будь добр, объясни, а не отфыркивайся, как если бы мы извели тебя своей тупостью! А если ты их пустил в дело, так почему без нашего ведома? Как видишь, много вопросов... Он нам наши, кровные, выдает - будто швыряет подачку. Разве не так, разве я преувеличиваю, сгущаю краски, скажи? - Ему показалось, что Наглых, поддаваясь нажиму, заколебался, и он не утерпел, возвысил голос, радуясь сознанию, что его сироткинская правда пронимает даже твердолобых. - Ну, пархатый! Он спелся с директриссой, а я говорю... и голову даю на отсечение... она его как лимон выжмет, все наши денежки из него выкачает, потому что эта баба - авантюристка, каких еще не видывал свет! Наш Фрумкин при ней состоит шутом. Мы благодушествуем и ловим ворон, а они тем временем не оставляют камня на камне от нашего благосостояния, и как покончат с нами, сразу оба махнут в палестины.

- Она и он? вместе? - подивился Наглых таким комбинациям будущего. - А зачем он ей? И уж тем более, ей-то зачем палестины?

- Он ее возьмет как жену.

- Ты совсем сбился, - упрекнул Наглых с деланной серьезностью. - Если он при ней шут, как же она позволит ему взять ее в жены? А потом, у него и своя жена есть. Куда же он ее денет?

- Бросит. И не пожалеет. - Сироткин не понял, что Наглых говорит с ним уже как с сумасшедшим, ему просто не понравилась позиция друга, и потому он впал в раздражение. Опечаленный Наглых рассмеялся и сказал:

- Для чего ты работаешь?

- Как для чего? - глупо и простодушно оторопел Сироткин. Он даже застонал, наконец сообразив, что дал приятелю повод посмеиваться над ним. Это открытие сразило его. Он тупо уставился в бокал с остатками пива. Он был готов заплакать и попытаться слезами тронуть сердце Наглых, попросить у него прощения, взять с него клятву, что он никому не расскажет об этой гадкой, скандальной сцене в пивном баре. И это на пороге непомерного счастья и грандиозных подвигов любви! Надо же, сбился, запутался, завел неопровержимую правду своего расследования в непроходимые дебри фантазии. Наплел, что Фрумкин якобы непременно женится на директриссе. Зачем было говорить это? Как можно знать хоть сколько-нибудь точно, что случится в будущем? И одна маленькая неточность сгубила все дело, и Наглых, который уже начал колебаться и уступать, решил, заметив ее, что Сироткин просто завирается. А Сироткин вовсе не завирается. Он болеет за дело, и если кое в чем немного преувеличивает, так ведь это потому, что его боление за дело, собственно говоря, его любовь к фирме стала слишком большой, непомерной для крошечного человеческого сердца. Глупо этого бояться, однако Наглых испугался и, как следствие, отшатнулся и постарался превратить все в шутку.

Как умна, глубока, оригинальна его жизнь, когда по утрам, выгуливая понурую собаку, он мысленно громит своих врагов; и в какую серую, убогую одежонку рядится еще мгновение назад сверкавший всеми красками радуги замысел интриги, когда он пытается воплотить его в жизнь. Решаясь на такое воплощение, он словно подводит итог собственной жизни, выносит ее на некий глобальный суд, вступает в диалог с самим Создателем. Иными словами, это нечто вроде генеральной репетиции будущего неизбежного конца, перехода в мир иной, начала неведомого. И каждый раз выходит вздор! В глазах Наглых, закадычного дружка, он сейчас всего лишь жалкий шут, мелочный, ничтожный человек, подлый интриган.

- Ну да, - продолжал Наглых с некоторой горячностью, - это и есть вопрос: для чего ты возишься с гороскопами, берешь грех на душу, дурача честную публику? В чем твоя цель? Набить золотом сундуки, спрятать в подвале и сидеть на них неусыпным аргусом? Или твоя мечта - разжиться личиной видного предпринимателя, благодетеля отечества, который в трудную для страны минуту поддерживает ее, не дает ей упасть?

- Да ты в сторону вильнул, а мы говорили о Фрумкине, о жиде, - стал совершенно желчным Сироткин, который и не думал униматься.

- А я тоже о Фрумкине, - поправил Наглых. - И он нас с тобой. Не ешь Фрумкина.

- Зубы не сломаю.

- Может, и не сломаешь. Но и впрок тебе такая пища не пойдет. Знаешь, не вижу я тебя ни скупым рыцарем, ни спасителем отечества, так что лучше оставайся тем, что ты есть.

Сироткин торопливо возразил:

- А я, вот, беру на себя смелость утверждать, что уже пришло время стать другими, подняться на какой-то иной уровень... Более достойное дело... Совсем другие обороты... Размах! Или ты боишься, что не осилим? Но почему ты расписываешься за меня, я как раз, может быть, очень даже осилю!