Шарль Эксбрайя - Оле, тореро!

И тут-то я ему все и выложил: и про встречу с Мачасеро, и про завтрак с доном Амадео, и про тайную причину моего приезда. Я видел, как преображается его лицо, а в глазах появляется веселый блеск, так пленивший меня в нашу первую встречу. Можно было не сомневаться: я возвращал этому человеку жизнь.

Меня беспокоило только, каким образом Луис признается жене, и внутренне готовился к скандалу. Однако за едой он не проронил ни слова о том, что занимало нас обоих. Зато выглядел таким счастливым и так весело болтал, что у исподтишка наблюдавшей за ним Консепсьон явно не укладывались в голове причины столь разительной перемены.

— Что с тобой, Луис? По-моему, ты вдруг стал сам не свой?

— Это верно…

— Неужто на тебя так действует присутствие Эстебана?

— Право слово…

— В таком случае, мне очень жаль, что он не приехал раньше.

По тону, каким она произнесла эти слова, можно было не сомневаться: в этом доме ладу нет. Чтобы увести разговор от опасной темы, Валенсийский Чаровник, вновь превратившийся в прежнего Луиса, стал добродушно надо мной подтрунивать:

— Кстати, Эстебан, тебе придется во всем признаться своим старейшим друзьям. А уж мы будем судить тебя без всякого снисхождения. Почему ты нас бросил?

Я чувствовал, как его жена сверлит меня взглядом.

— Чтобы не видеть Консепсьон.

После этого признания все смущенно умолкли.

— По-прежнему влюблен, насколько я понимаю? — наконец-то рассмеялся Луис.

— Цыгане любят только один раз в жизни. Разве ты об этом не слыхал, Луис?

Консепсьон решила обратить все в шутку.

— Но ведь цыгане — тоже мужчины, а значит, обманщики, — весело заметила она. — Кстати, Эстебан, раз ты приехал, стало быть, теперь уже можешь смотреть на меня без боли? Означает ли это, что ты меня больше не любишь?

Я начал нервничать.

— Давайте выскажемся откровенно, раз и навсегда. Я люблю тебя с тех пор, как вообще научился чувствовать. Луису я не сообщаю сейчас ничего нового. Ты дала мне слово, Консепсьон, а потом вдруг предпочла Луиса. Ты имела на это право. Но ведь если ты меня разлюбила, это не значит, что и я должен был тебя разлюбить? Цыгане не повинуются ничьим приказам, кроме своих собственных. Припомни, Консепсьон, ты слишком долго жила бок о бок с ними в Триане. И лишь из любви к тебе я не возненавидел Луиса! С той поры я живу воспоминаниями, а мои воспоминания касаются только меня. Выйдя за Луиса, ты отказалась от того, что связывало нас с тобой. Если я вернулся, то затем, чтобы взглянуть, обошлось ли время с вами так же сурово, как и со мной. Похоже, что нет. А теперь, радует это меня или огорчает — мое личное дело, и потому я буду тебе очень обязан, Консепсьон, если ты прекратишь расспросы.

— Один вопрос я тебе все же задам, Эстебан… Можешь ты поклясться на кресте, что приехал просто повидать нас?

Может быть, я бы и солгал, но Луис уже знал, в чем дело. Я опустил голову и лицемерно заметил:

— Негоже ради подобных дел призывать в свидетели Господа.

— Я была уверена, что ты обманываешь, Эстебан… Зачем ты здесь и кто тебя послал?

— Ты ведешь себя неприлично по отношению к гостю, Консепсьон, — вмешался Луис. — На тебя это не похоже.

— Терпеть не могу игру в прятки!

— Тем не менее, ты знаешь Эстебана достаточно давно, чтобы понимать, как мало заслужил он подобное обращение, и особенно от тебя!

Рассерженная Консепсьон молча вышла. Луис вздохнул.

— Ну вот, теперь видишь? И она все время такая, с тех пор как погиб Пакито. Помнишь ее клятву никогда не говорить об этом несчастье? О, мы, конечно, сдержали слово, но получилось только еще хуже! Пакито все время здесь, между нами… Когда его не стало, Консепсьон превратилась в жесткую, наглухо замкнутую женщину. Я воображал, будто она меня страстно любит. Теперь я в этом сильно сомневаюсь… Мы живем под одной крышей почти как чужие. И каждый раз, встречаясь с ней взглядом, я читаю в ее глазах упрек. Хочешь знать мое мнение, Эстебан? Она бы предпочла, чтобы там, в Линаресе, бык прикончил не Пакито, а меня! Иногда мне приходит в голову, что она меня просто ненавидит…

— Ты преувеличиваешь!

— Не уверен… Теперь ты, вероятно, лучше поймешь мое желание дышать другим воздухом, слышать живое волнение толпы и вновь надеть костюм матадора. И вот ты принес мне надежду, Эстебан! Выйдет из этого что-нибудь или нет, но я благодарен тебе по гроб жизни!

— Как только ты договоришься с Консепсьон, я предупрежу сеньора Рибальту. Он наверняка приедет к тебе потолковать о программе и тренировках. Кстати, он мне уже рассказывал о своих планах. Все очень неглупо продумано. Дон Амадео хочет, чтобы ты дебютировал в июне, во Франции.

— Неплохая мысль.

— Впрочем, ты с ним сам все обсудишь.

Луис встал.

— Положись на меня, Эстебанито. Сегодня же вечером я объяснюсь с Консепсьон и, хочет она того или нет, снова стану лучшим тореро Испании! Валенсийский Чаровник вновь обретает власть над толпой и над быками!

Хотел бы я быть в этом так же уверен, как он…

Я отпустил Луиса заниматься хозяйством, а сам устроился на террасе над восхитительным садом Хукар и вытянулся в шезлонге с сигарой. Думать о вчерашнем дне я устал, а в завтрашний заглядывать не хотелось. Я не слышал, как подошла Консепсьон: казалось, она просто выскользнула из моих грез.

— Эстебан… прости, что я так обошлась с тобой… Я вела себя слишком жестоко. Но мне приходится быть суровой, иначе что ждало бы нас обоих — и меня, и Луиса?

Я принес еще один стул, и она села рядом. Я смотрел на Консепсьон и думал, что всего несколько недель назад такое свидание вознесло бы меня на верх блаженства. Теперь же я испытывал почти страх — слишком уж не похожей оказалась нынешняя Консепсьон на ту девушку, которую я знал в Триане. Сам не понимая, что делаю, я взял ее за руку.

— Если бы ты все не забыла, то знала бы, что можешь быть ко мне сколь угодно несправедливой и жестокой — это не имеет ни малейшего значения. Никто не в силах повредить тот образ, что я ношу в сердце… твой образ, Консепсьон.

— Эстебанито, — ласково прошептала она.

И под чарами ее голоса валенсийский пейзаж растаял, а вместо него перед моими глазами засверкали воды Гвадалквивира, на чьих берегах мы с Консепсьон бродили, взявшись за руки и строя планы на будущее — на будущее, которому так и не суждено было наступить.

— Эстебанито, я очень рада, что ты здесь.

— До чего ж ты изменчива, Консепсьон!

— Нет, в такой грех я впала лишь однажды — когда вообразила, будто влюблена в Луиса.

Я промолчал, понимая, что она сказала это скорее себе самой, пытаясь разобраться в собственных чувствах.

— Я не сержусь на Луиса. Он такой, каким был и останется навсегда. Не его вина. Не имея мужества смотреть правде в глаза, Луис вечно тешит себя иллюзиями, все время пытается изобразить то, чем ему хотелось бы быть, и в конце концов так входит в роль, что и в самом деле чувствует себя героем. Только для этого приходится отбрасывать все, что портит образ. Знаешь, Эстебан, очень невесело жить рядом с человеком, который грезит наяву…