Ги де Кар - Чудовище

Но пальцы не успокаиваются: Вотье продолжает обшаривать все вокруг в надежде найти что-нибудь, что может послужить объяснением случившемуся. И обнаруживает на ночном столике нечто такое, от чего вмиг холодеет. Всего лишь шелковый шарфик, но он хорошо знаком его пальцам и пропитан запахом духов Соланж… Прямоугольник из шелка, который Вотье привык называть «зеленым шарфом», принадлежит его жене!

И его осеняет… Да, теперь все становится на свои места. Под каким-нибудь благовидным предлогом американцу удалось заманить Соланж в свою каюту, но когда он обнаружил свои истинные намерения, она стала сопротивляться… и, не желая уступать негодяю, нанесла ему удар первым, что попалось под руку: ножом для разрезания бумаги, который, наверное, лежал на ночном столике…

К несчастью, в пылу схватки Соланж потеряла свой зеленый шарф — он, незамеченный, спланировал на ночной столик. Теперь Жак Вотье понял, почему запах духов вел дальше по коридору: убив американца, Соланж в панике убежала на палубу, даже не подумав — до того ли ей было! — захлопнуть за собой дверь каюты, которая так и осталась приоткрытой. Теперь, когда мерзавец получил по заслугам, главное — любой ценой отвести от Соланж подозрение в убийстве! Нельзя терять ни секунды: того и гляди кто-нибудь объявится раньше, чем Жак успеет придать картине преступления надлежащий вид. Самый простой и самый надежный способ спасти Соланж от обвинения в убийстве — выставить преступником себя самого. Ведь он рискует самое большее несколькими годами тюрьмы… У кого хватит духу приговорить слепоглухонемого от рождения к смертной казни? К кому, если не к нему, применять суду магическую формулу: «Учитывая смягчающие обстоятельства…»? Да и метод защиты он изберет самый простой: упорное молчание, которое должно пронять судей и заронить в них сомнение. Приговор навряд ли будет чересчур суровым… Ну, а потом, выйдя из заключения, он вновь обретет свою верную подругу, с которой заживет счастливо и безмятежно, не опасаясь более никакого соперника…

Примерно такие мысли вихрем пронеслись в его взбудораженном мозгу. Не прошло и нескольких секунд, как он принялся за работу. Первым делом следовало избавиться от двух улик: от ножа, на котором наверняка остались отпечатки пальцев Соланж, и от ее зеленого шарфика. Шарфик он тут же выбросил в иллюминатор. Однако, когда очередь дошла до ножа, Вотье призадумался… После ареста у него обязательно спросят, как он, слепой, сумел им воспользоваться. Надо отрепетировать удар. Пальцы его стиснули ручку ножа, и рука рассекла воздух раз, другой, третий, погружая лезвие в уже распоротое горло… Вот теперь можно отправить нож вслед за шарфом Соланж: в безбрежный океан…

Оставалось «подписать» преступление собственными отпечатками пальцев, для чего он приложил свои перепачканные кровью пальцы везде, где только мог… Чтобы создать видимость ожесточенной схватки, он поднял мертвеца с койки и дотащил его до двери, умышленно опрокинув по пути пару стульев. Потом приоткрыл дверь, чтобы первый же, кто пройдет по коридору, обнаружил убийство и самозваного убийцу. Ожидание оказалось долгим, но он нашел в нем особый вкус: смаковал «свое» преступление, упивался торжеством… Я уже говорил вам, господа судьи, что только один раз в своей жизни Жак Вотье оказался подлинным чудовищем, и произошло это как раз во время ожидания. Он с пронзительной ясностью пережил в памяти все детали убийства, которого не совершал. Мысленным взором с ликованием созерцал, как его карающая длань обрушивается на подлого американца… Жак Вотье ни в чем не раскаивался: морально он тоже был убийцей Джона Белла…

Вот в чем состоит его преступление, господа присяжные! Бесспорно, тяжесть его велика, но судить за него Жака — не в ваших полномочиях.

Последние слова адвоката вызвали ропот у присутствующих. Даниелла была потрясена. Мысль о том, что человек столь выдающегося ума может обратиться в чудовище, способное убить во имя любви, ее странным образом взволновала. И робкое чувство восхищения, которое девушка понемногу начала испытывать к подсудимому, необычайно усилилось: какая женщина останется равнодушной при виде мужчины, подобного Жаку Вотье?

Виктор Дельо переждал, пока утихнет многоголосый гул, и с присущим ему спокойствием продолжил свою речь:

— Прошу вас, господа присяжные, взгляните на подсудимого! Как неузнаваемо изменилось его доселе бесстрастное лицо! На этот раз он не играет: его отчаяние неподдельно, безысходно. Только что вдребезги разбилась его мечта о неземной любви… К тому же он узнал, что Соланж не убивала своего любовника. Отныне ему нет никакой надобности взваливать на себя ответственность за чужое преступление… Господин переводчик, прошу вас, задайте подсудимому следующий вопрос: «Жак Вотье, правильно ли я описал обнаруженную вами картину преступления и ваши дальнейшие действия?»

Переводчик передал слепоглухонемому вопрос адвоката. Тот выпрямился во весь свой исполинский рост и принялся делать пальцами знаки, хорошо видимые всем присутствующим. Переводчик громко объявил его ответ:

— Совершенно правильно.

— В таком случае, — продолжал адвокат, — задайте ему последний вопрос, после чего мы оставим его в покое: «Жак Вотье, продолжаете ли вы настаивать на том, что пятого мая сего года на борту теплохода „Де Грасс“ вы убили Джона Белла?»

Жак Вотье ответил тем же способом:

— Я солгал, чтобы спасти жену. Я не убивал Джона Белла!

Раздавленный душевным страданием, он рухнул на скамью.

Адвокат же заговорил вновь:

— Теперь мне остается задать несколько вопросов госпоже Соланж Вотье. Ответьте, был ли Джон Белл вашим любовником?

Женщине стоило огромного труда еле слышно выговорить:

— Да, это правда…

— Приходили ли вы к нему в каюту пятого мая сего года примерно в два часа пополудни?

Несколько оправившись, Соланж ответила:

— Да… Я хотела добиться от Джона обещания, что он никогда больше не будет искать встречи со мной. Если бы он отказался, я бы, наверное, убила его. Но когда я вошла в каюту, Джон был уже мертв…

— Не припомните ли вы, лежал ли где-нибудь в каюте зеленый шелковый шарф?

— Не помню. Я была слишком потрясена видом убитого Джона, чтобы обращать внимание на такие мелочи…

Соланж спрятала лицо в руках, как бы пытаясь изгнать страшное видение; ее сотрясали рыдания.

Виктор Дельо вполголоса задал еще один вопрос:

— Вы не обнаружили пропажи своего шарфа перед тем, как было совершено убийство?

— Да, он исчез. Я точно помню, что в день отплытия из Нью-Йорка шарф был на мне. Но в тот же вечер он куда-то запропастился. Это меня расстроило. Жаку я ничего не сказала, ему нравился этот шарф… Ну, а потом мне было уже не до него…