Екатерина Островская - Заповедник, где обитает смерть

– Мы подогнали хозяину снегоход, – рассказывал один, а второй кивал головой, соглашаясь. – Хозяин хотел просто покататься по лесу – он часто это делал. С крыльца спустился, подошел к аппарату, ногу закинул, чтобы сесть, и вдруг на бок завалился, упал, стало быть. Мы думали, что просто поскользнулся, бросились помогать, а он мертвый – дырка у него в голове. Откуда? Это только сейчас вспомнили, что был какой-то щелчок, а тогда вскочили, по сторонам смотрим. И видим, как спортсменка со снега поднялась, спокойненько так винторез за спину повесила и деру… В смысле, в лес уходить стала. Мы пока хозяина оттащили, пока машина завелась – ушла она. А тут как раз наши пацаны на другом снегоходе подвалили. Мы кричим: «Туда баба ушла, отсекайте ее!» Ну, они и погнали за ней, а минут через пять мы выстрелы услыхали. Сначала две короткие очереди, потом еще одна. Потом все стихло, и один выстрел, но потише.

– Какое оружие было у других охранников? – спрашивает следователь.

– «Калашников» и пистолеты, – отвечает один из гадов.

– Видели ли вы, куда потом поехали те двое? Может, вы знаете, куда они могли отправиться?

Гады только головами трясут. Потом их спрашивали, знают ли они, что их хозяин торговал радиоактивными материалами. Но мне это уже было неинтересно. Я ответил на вопросы, подписал какие-то бумажки и сидел в уголочке, ожидая, когда меня отвезут в гостиницу. Закрыл глаза и представил, как Надя надела форму, взяла лыжи и винтовку, как она шла через еловый лес к поместью этого… Как поднималась на горки, спускалась в лощины, как легла на снег, зарядила винтовку. Наверняка все так, как я ее учил. Потом вышел этот мафиози, Надя целилась долго, чтобы поразить с первого выстрела, ведь потом тот может укрыться за снегоходом или его прикроют телохранители. Расстояние – метров пятьдесят: в голову попасть не так сложно, а вот в висок! Но она сделала это. Я отчетливо представил, как она поднялась спокойно, как обычно, на стрельбище, закинула за спину винтовку и пошла, словно к финишу своей самой важной гонки. Потом, когда за ней погнались на снегоходе, она могла остановиться и снять и одного, и второго. Почему-то не сделала этого. Просто возвращалась к гостинице, и только. Десять километров не дошла, для нее – это минут двадцать с небольшим. Даже меньше, потому что она еще раньше въехала бы в городок, а те гады не стали бы стрелять на улицах. Сначала ее ранили в ногу, и даже тогда она могла еще отстреляться, но продолжала идти. Потом уже полицейские, которые были на месте, сказали, что Надя прошла еще метров пятьдесят, но потом пуля попала ей в спину и в сердце. Умерла она сразу, ну, может быть, еще несколько секунд жила. Вот так, Лешенька! О чем она думала в последние мгновения? Или о ком? Потом ей в голову выстрелили. Вот теперь все. Завтра я на ее родину лечу. Будут хоронить дома в Красноярске, я обязательно выполню ее просьбу – положу в гроб ту фотографию в рамочке, хотя мне и не очень хочется это делать.

– Простите, – сказал Волошин.

– Если бы я тебя в чем-то винил, не пришел бы сюда. Думал, долго думал, чтобы понять, почему так случилось. Понял наконец.

– Что же вы поняли?

– Заказал тебя тот мафиози.

Альберт Ринатович посмотрел Волошину в глаза, и трудно было выдержать его взгляд.

– Не знаю, Леша, что вы с ним, спонсором этим драным, не поделили, но тот, возможно, знал, где ты живешь, и то, что Надя должна сюда приехать. Я старый человек, всякое в жизни видел, догадался потом, когда узнал, кто был у нее в гостинице. Пришел тот гад, увидел, наверное, твою фотографию и решил подобраться к тебе через Наденьку, расписал всякие перспективы, ее ожидающие, видимо, о славе, деньгах, телевидении, поклонниках и о том, что всего этого может и не быть, если он не будет спонсировать, если не надавит на федерацию. А всего-то нужно убрать одного гада, который враг всей нашей родины. Может, просто о тебе расспрашивал, а не просил убивать. Не знаю… А Надя все поняла. Она ведь написала, что самого страшного не допустит. Спонсор тот оставил ей другую твою фотографию. Зачем? Дал ей деньги. За что? Премиальные так не выдают. У нас все через федерацию, чтобы каждому досталось… Двадцать тысяч евро для Наденьки целое состояние – ее мама по-прежнему на двух работах бьется. А тот гад наверняка пообещал дать потом еще. Гораздо больше. Говорил, вероятно, о славе, о долге, о престиже родины, о происках врагов. Я таких, как он, в жизни повидал немало, знаю, как они умеют убеждать. Надя для себя все решила сразу. Хотя могла просто приехать сюда и предупредить тебя. Позвонить могла. Но вряд ли спасла бы этим твою жизнь. Она понимала это и потому сделала то, что сделала. Вот так! Живи и знай теперь, кому ты обязан своим счастьем… Живи и радуйся, если сможешь.

Старик кивнул в сторону стены, разделяющей комнаты, после чего поднялся:

– Я пойду, Леша. Мне надо собираться в Красноярск. Самолет завтра утром.

Тренер снял с вешалки свою куртку, медленно начал надевать, с трудом попадая в рукава, а Волошин заглянул в кабинет. Вера сидела в углу, опухшая от слез.

– Я пойду провожу Альберта Ринатовича, – сказал ей Алексей.

Вера молча кивнула. Хлопнула дверь. В тишине звук прозвучал как выстрел – это старик, никого не дожидаясь, вышел во двор. Алексей догнал его уже за калиткой. Шел рядом с ним молча, потому что не знал, что говорить, а старик, наверное, не хотел ничего слышать. А может быть, наоборот, ждал каких-то слов. Кто знает.

Расстались они у дверей спортивной базы.

Алексей посмотрел на Альберта Ринатовича и тихо спросил:

– Можно мне с вами в Красноярск?

– А зачем? У нее там мать и сестра младшая. Что ты им скажешь? Ее не вернуть, а ты такой красивый и живой.

– До свидания, – сказал Волошин и протянул руку.

Тренер посмотрел на его ладонь и не спешил. Потом кивнул и повернулся, чтобы войти в здание.

Волошин произнес ему в спину совсем тихо:

– До свидания.

Сошел с крыльца и тут же услышал позади себя шаги и голос:

– Погоди!

Теперь уже Альберт Ринатович протянул руку Алексею:

– Не обижайся на меня. Если она тебя любила, значит, ты достоин этого. Не мне судить.

Он помолчал.

– Не судите, да не судимы будете, – ляпнул зачем-то Волошин.

– Бог тебе судья, Леша. У меня обиды на тебя нет. Надю жалко. Очень. И не потому только, что мы великую спортсменку потеряли, она и человеком великим была, нам такими не стать. Прощай, Алексей. Больше не увидимся. Меня на пенсию отправили, от тренерской работы отстранили, к сборникам теперь на пушечный выстрел не подпустят… Надюшу похороню и поеду домой, может, удастся в школу какую учителем физкультуры устроиться. Так что не увидимся уже никогда.

Старик обнял Волошина и шепнул ему в ухо: