Василий Казаринов - Кавалер по найму

— Хороший сюжет.

— Не то слово — просто отличный! Но вы, молодой человек, черт бы вас побрал, все испортили. Такую фабулу поломали…

Фабула в самом деле стройная. Оглушенный Леня получает пулю в голову. Подъехавшие на место «семейной» ссоры менты находят меня, слегка оглушенного дубинкой, с пистолетом в руке. Мотив очевиден. Я иду на нары, Леня выбывает из бизнеса ввиду безвременной кончины от руки своего бывшего охранника — vea victis, горе побежденным! Неясна разве что дальнейшая судьба Бэмби. А впрочем, недолго олененку суждено было бегать в этих лесах — дискеты, спрятанные в сервировочном столике, рано или поздно обнаружились бы. Информации, хранящейся на них, вполне хватило бы для последнего приговора.

— Хороший сюжет, — повторил я. — Но раз уж на то пошло, хотелось бы уточнить кое-что по прочим dramatis personae.

— Каким? — игриво поинтересовался Селезнев.

— Киса…

— Ах этот… — поморщился он. — Хозяин клуба, что ли? Дурак. Он вздумал немного развести нас на деньги. Когда известный вам мент пригнал в клуб желтый «фольксваген» и попросил устроить с помощью выписанных из борделя девочек шоу с заранее предсказуемым финалом, наш кот выгнул спину, почуяв запах денег, и задал сакраментальный вопрос: «Кому выгодно?»

Пришлось этому малому доходчиво объяснить, что по нынешним временам такого рода вопросы задавать не стоит.

— Девочка, похожая на одуванчик… Она ведь начинала в вашем агентстве?

— Да. Но прокололась. Захотела немного потрясти одного из наших клиентов — самостоятельно. В фирме такое не прощается. И ее — в порядке перевоспитания — сдали в бордель. Такое иногда практикуется. Но она что-то важное разболтала своей бандерше. И та тоже почуяла: тут можно поживиться. Дура. Ее мы легко пристроили на нары по статье за содержание притона.

— Почему ее выпустили?

— Надавил кто-то сверху. Кто-то очень влиятельный. Он вроде бы крайне заинтересован, чтобы наша фирма была чиста. Чтобы за ней ничего не тянулось. Ни единого грязного следа. Бизнес должен работать как швейцарские часы. И столь же импозантно выглядеть внешне — ни единого пятнышка.

Я прикрыл глаза, вспомнил, сколько видел крови — на асфальте кладбищенской аллеи, на траве солнечной лужайки.

— Стрельба по беззащитным женщинам тоже входила в твой сюжет?

— Это уже совсем не мой сюжет, молодой человек. Эти эпизоды вписаны в наш с вами текст другой рукой. — Он втянул голову в плечи и зябко поежился. — И у меня, сказать по правде, что-то нет желания попасть под эту руку.

Понимаю… Судя по тому, чему был свидетелем, они профессиональные охотники. Интересно, за каким охотхозяйством эти стрелки числятся.

— А что касается вашего старого знакомого, то он в самом деле стал неуправляем. Не слушал добрых советов. А ведь ему — равно как и мне, поскольку мы равноправные партнеры в нашем бизнесе, — не так давно поступило одно серьезное предложение. Я согласился. Слово было за Леней.

— Предложение?

Я живо припомнил тексты Бэмби, где вскользь говорилось о каком-то загадочном предложении, и спросил:

— Какое, если не секрет?

— Передать бизнес в другие руки.

— И большие отступные?

— Эти отступные не имеют денежного выражения. Существует иной вид отступных.

Понятно. Связи. Возможность ногой открывать двери, закрытые для простых смертных. Попадать в те коридоры, по которым чужие не ходят. И стало быть — возможность увеличить объем теперешнего капитала во много раз.

— Но вы, молодой человек, поломали все дело. Леня получил бы пулю в голову, а мы не знали бы проблем. Я потенциальному новому хозяину дела пообещал, что проблем не будет. Мы остаемся на своих местах, бизнес идет своим чередом и даже развивается. Просто контора сменит хозяина.

— А с новым хозяином Леня не договорился?

— Ай, оставьте вы! — взвился Селезнев. — Уперся, как баран. Он с маниакальным упорством желает сохранить status quo ante, то есть прежнее положение вещей. А это по меньшей мере глупо. Впрочем, ему-то что? Сидит себе во Франции, катается на «феррари», шастает по кабакам, время от времени попадает в истории. И отстегивает адвокатам по полторы сотни тысяч баксов. Словом, ведет богемный образ жизни. Сволочь!

— Что это ты так резко про шефа?

— Начнем с того, что Леня — шеф лишь номинальный. Мы, повторяю, деловые партнеры в этом бизнесе. Реально его сделал я, вот этими руками. — Он опять показал мне ладони и пошевелил пальцами. — Вся черновая работа была на мне. Ленчик лишь продуцировал идеи. Ну как же, он же у нас творческая личность! Да, возможно, творческий его потенциал с моим не сравнится. Но я человек сугубо практический. И именно я превращал Ленины идеи в реальный бизнес. — Он помолчал, будто припоминая что-то. — Справедливости ради надо сказать, что у нашего общего знакомого в самом деле светлая голова. И это в его светлую голову пришла хорошая мысль — не просто подкладывать роскошных манекенщиц в койки нужным людям… Ну компромат, дело, конечно, хорошее. Но куда важнее та информация, которую девочки могут добыть в нужный момент… О бизнесе. О тех решениях, что зреют в высоких кабинетах. Эта информация бесценна. И заинтересованные в хорошем бизнесе люди готовы платить за нее неплохие деньги.

— Вы говорите — добыть в нужный момент… Что за момент?

Он повертел головой с таким видом, будто ему стал вдруг тесен крахмальный воротничок, и медленно, рассекая фразу паузами, изрек

— Omne animal triste post coitum.

Я помассировал глаза, прикидывая возможные варианты перевода очередного не ржавеющего в веках изречения, а когда мне удалось докопаться до смысла, с интересом глянул на Селезнева.

— Я учился в медицинском, — пояснил он. — Когда-то. Три курса. Немного знаю латынь. Разумеется, в рамках сугубо медицинских. А. впрочем, вам этого не понять.

— Ну отчего же? — рассмеялся я. — Я ведь по первой своей профессии, а теперь, скорее, по призванию — натуралист, биолог. И тоже немного знаю латынь.

— Как это мило! — оживился он. — И что вы думаете по поводу этой крылатой сентенции?

— На мой взгляд, значение ее куда шире, чем медицинский смысл.

— Да что вы? — изумился он.

— Вы правы: после коитуса на всякую живую тварь накатывает печаль. И ее тянет на откровенность.

Я поднялся из кресла, прошелся по библиотеке и вернулся на свое место.

— Но вы как будто сейчас не слишком печальны. Что вас вдруг сподвигло на откровенность?

Некоторое время он с искренним сожалением глядел на меня. Потом тяжко вздохнул:

— А вы, молодой человек, как это ни прискорбно, уже труп. Почему бы не пооткровенничать с трупом? Мертвые неболтливы, знаете ли…

Я расхохотался:

— И вы туда же! В последнее время я чуть ли не каждый день слышу эту фразу.