Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!

– Я бы не сказал, но…

– Поэтому, на мой взгляд, вы просто смешны в этой черной рубашке.

– Синьора!

– Оставьте политику дуракам и честолюбцам! Это не для вас. Вы любите равиоли по-генуэзски?

Данте прикрыл глаза. Равиоли по-генуэзски… его мама чудно умела их готовить. Блаженная улыбка озарила его лицо. Он вздохнул с благоговением:

– «Равиоли а ля дженовезе»…

Но, опомнившись, строго добавил:

– Речь идет не об этом, синьора!

– Жаль… Это блюдо мне особенно удается. Я бы могла приготовить его для вас.

Внезапно дверь распахнулась от сильного рывка, и комиссар, обернувшись, увидел человека с горбом, которого пытались удержать несколько мужчин.

– Что такое?

Горбун вырвался из рук преследователей и подбежал к Бутафочи:

– Синьор комиссар, они хотят помешать мне поговорить с вами!

Учительница узнала Веничьо, де Беллиса, Бонакки и Венацца, столпившихся в дверях.

– Что вы хотите мне сообщить?

– Что вы не сможете встретиться с Лючано Криппа!

– Отчего же?

– Они его убили!

Ряды преследователей поредели. Данте обратился к Феличиане Каралло:

– Вы были в курсе?

– Нет. Но Лючано Криппа был отъявленным негодяем. Я не сожалею о его смерти.

– Может быть, вы даже рады этому?

– Если честно, то да.

– Это признание может дорого вам стоить. Эй, как вас там?

– Виргилий, сеньор. Сандрино Виргилий к вашим услугам. Я сапожник.

– Слушаю вас.

– Так вот, дон Лючано был моим другом. Он и я, мы были единственные настоящие фашисты во всем Страмолетто. Он сказал, что написал вам и что собирается выдать всех предателей. Они убили его, чтобы он не смог вам ничего рассказать.

Веничьо и Бонакки запротестовали:

– Не слушайте этого субъекта, синьор, он лжет!

– Неправда! Криппа принесли в дом к его вдове и положили на кровать в комнате. У него пробита голова.

Данте торжествующе повернулся к учительнице:

– Вот и преступление, синьора, и я могу поручиться, что убийца – один из ваших приятелей.

– Вне всякого сомнения, так как все люди здесь – мои друзья.

Комиссар все же колебался, спрашивая себя, а не сумасшедший ли этот Виргилий, как тот старичок в красной рубашке. Он обратился к Веничьо и Бонакки:

– А вы утверждаете, что это неправда и что синьор Криппа жив?

– По крайней мере мы ничего не слышали о его смерти, синьор комиссар.

Сапожник заволновался:

– Обманщики! Проклятые лжецы! Падре был там и карабинер тоже. Карабинер даже советовал мне молчать, потому что убийца скрывается среди нас! Это, по-вашему, выдумки?

Марио улыбнулся:

– Бедный Виргилий… Ты всегда был слаб на голову, но откуда ты взял подобные бредовые идеи?

Бутафочи прервал бесконечную дискуссию:

– Самое простое – пойти к Криппа домой.

Веничьо и Бонакки бледнели, но крепились.

– Мы в вашем распоряжении, синьор комиссар.

Они вышли вместе. Виргилий шествовал впереди. Барбьери и Пицци, встреченные по пути, присоединились к процессии. Когда они позвонили в дверь Криппа, Марио и его другу показалось, что сердца их перестали биться. Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появилась молодая женщина в ярком цветастом платье.

– Что вам угодно?

– Можем ли мы поговорить с синьорой Криппа?

– Это я.

Виргилий вытаращил глаза.

– Мы пришли по поводу печальной кончины вашего супруга.

– Лючано умер?

– Вы ничего не знаете?

– Но как, когда?

Разозленный Бутафочи набросился на Виргилия:

– Что это за шуточки?

– Она врет, синьор, клянусь вам. Труп в комнате на кровати.

– Хотите войти?

Они вошли. В комнате, куда вбежал Виргилий, не было ничего интересного. Кровать была пуста. Сапожник с тупым видом оглядывался по сторонам, как собака, потерявшая след. Веничьо и Бонакки сияли счастливыми улыбками. Венацца промурлыкал:

– Несчастный Виргилий! Он совсем спятил в последнее время.

Данте задумчиво произнес:

– Вполне возможно… Как впрочем, возможно и то, что здесь целый заговор. Но если это так, клянусь, я докопаюсь до истины. Пока что я готов допустить, что Лючано Криппа жив, но в таком случае, где же он? Если он не в мэрии, нам нужно его найти, и мы найдем его.

Они исчезли так же быстро, как и появились. Веничьо удалось немного задержаться в дверях рядом с сапожником.

– Виргилий… Тебе лучше забыть все это!

– Никогда! Дон Лючано убит!

– А тебя это волнует?

– Я хочу отомстить!

– Дурак!

Аттилио Капелляро судили за государственную измену. Так определил его поступок Данте Бутафочи. Все население Страмолетто набилось в зал мэрии, не вполне понимая, всерьез ли это или всего лишь фарс. Не разбираясь в тонкостях политики, люди находили совершенно естественным, что после падения Муссолини Аттилио занял место Марио, а по возвращении Дуче Марио занял место Аттилио. Они не видели, в чем состоит преступление в такой чехарде, подсказанной здравым смыслом. Комиссар восседал за деревянным столом между Пицци и Барбьери, играющими роли присяжных. Так как учительница снова отказалась явиться, Пьетро Массачо, умеющий читать и писать, был назначен секретарем, несмотря на его протесты. Аттилио – главный обвиняемый – стоял у стены справа. Между ним и трибуналом на скамье смирно сидели его сообщники: де Беллис и Бонакки. Карабинер с ружьем сторожил подсудимых.

Эта история выходила за рамки понимания крестьян. Однако сам процесс судебного разбирательства так напугал их, что они, оробев, хранили молчание, наблюдая за происходящим.

Данте Бутафочи наслаждался, с затаенной гордостью созерцая мужчин и женщин, согнутых его железной волей и ловящих каждое его слово. Впервые он ощутил себя важной персоной. Это было чертовски приятно, и он пожалел, что бедная Леонтина не может полюбоваться им в такой момент. Данте с царственным величием обвел взглядом встревоженные лица, но тут же покраснел, поймав ироничную улыбку карабинера. Этот тип явно не принимал его всерьез. Данте почувствовал себя оскорбленным и решил для себя, что отомстит Джузеппе сразу же по возвращении в Фоджу. Вдохновившись этой мыслью, он торжественно начал свою речь:

– Жители Страмолетто!

Он немного помолчал, чтобы оценить тишину, наступившую после вступления. Затем продолжил:

– Вы знаете, зачем мы здесь собрались. Мы должны вместе осудить Аттилио Капелляро, изменившего родине и Дуче! Мы не можем проявлять малодушие, даже когда враг отступает по всем направлениям.

Пушечный выстрел громче предыдущих прервал речь Данте, и Бонакки воспользовался паузой:

– Если враг отступает, синьор комиссар, почему выстрелы усиливаются?

Поставленный перед констатацией очевидного факта, Бутафочи не нашелся, что ответить. Реплика трактирщика вынуждала признать противоречие, которое беспокоило и его самого, несмотря на доверие к официальным сообщениям. Он неловко вывернулся: