Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!

Сидя рядышком, старик и карабинер молча созерцали окружавший их пейзаж. С того места, где они находились, – что-то вроде скалистого утеса на южной стороне деревни Страмолетто – они могли наблюдать панораму северной части Италии. Горбатые контуры холмов расплывались в наступающих сумерках. В ночной тишине орудийные раскаты звучали отчетливее. Джузеппе посмотрел назад. Отгороженная стеной страха, деревня не подавала признаков жизни. Никто не знал, чья сторона победит – немцы или американцы, и кто первым войдет в Страмолетто. В любом случае все приготовились пережить тяжелые дни. Несмотря на эхо далекой битвы, огромное спокойствие исходило от древней земли. Старик вздохнул:

– Если бы не эта мерзкая война, можно быть почти счастливым.

Карабинер пожал плечами:

– В вашем возрасте, Пепе, вы еще верите в счастье?

– Да, Джузеппе. Счастье есть, только люди сами мешают ему.

Джузеппе Гарджулло искоса взглянул на чудака. В лунном свете он был похож на китайскую статую. Бедняга Пепе, в деревне считали, что он слегка тронулся рассудком. Ему уже перевалило за девятый десяток, и эту красную рубашку он носил с той поры, когда подростком ушел к Гарибальди сражаться за свободу Италии. В деревне его любили. Он был достопримечательностью и даже славой Страмолетто. Уже не осталось почти никого, кто помнил, что его зовут Арнальдо Тоньяти, его всегда называли просто Пепе. Иногда с теми, кого он уважал, он выходил из своих полусонных мечтаний и говорил очень разумные вещи, но над ним по привычке смеялись, даже не дослушав до конца.

– Послушай, Джузеппе, я тебя не понимаю. Я был уже стариком, когда ты появился на свет 29 лет тому назад. Почему ты не общаешься с другими? Почему не женишься? Почему ты довольствуешься тем, что приходишь раз в неделю в мэрию, чтобы дирижировать духовым оркестром?

– Потому что я, как и вы, Пепе, люблю быть один.

– Да, но я-то наполовину сумасшедший. И потом, мое время – не ваше время.

– И не мое. Это их время. Они спорят из-за вещей, которые меня не интересуют. Я не хочу ни говорить, ни слышать об их войне, как и об их политике. Я предпочитаю оставаться в стороне и присоединяться к ним только затем, чтобы научить их играть «Фуникули-Фуникула» в такт и не фальшивя.

– Не очень подходящая музыка для нашего времени!

– Это мой способ смеяться над войной, Пепе!

– Я не слишком тебе верю, Джузеппе… Я думаю, что ты живешь дикарем, потому что не можешь забыть о своем несчастье?

– Это тоже верно, Пепе, но я не хочу об этом говорить.

За обеденным столом в доме Капелляро атмосфера была мрачной. Узнав о том, что случилось на репетиции оркестра, Лаура изо всех сил старалась найти нейтральные темы для разговора, чтобы отвлечь Апилио, своего супруга. Но ей это не удавалось. Глядя на замкнутое лицо своего старшего сына Джанни, она опасалась взрыва и успокаивала себя, занимаясь младшими – Микой и Сальваторе, которые щипали друг друга под столом вместо того, чтобы обедать. Пепе, вернувшись с прогулки с карабинером, дремал над своей тарелкой. Внезапно Аттилио резко оттолкнул миску, и жена поняла, что сейчас разразится буря. Сердце у нее сжалось от тревоги, когда муж заговорил, обращаясь к сыну:

– Джанни, я не желаю больше выносить оскорблений! Этот Марио – настоящая змея. Никогда, ты слышишь? Никогда никто из его семьи не переступит порог этого дома! Так что слушай внимательно, что я тебе скажу – я запрещаю тебе встречаться с Авророй!

– Это невозможно!

Лаура жалобно застонала, Атиллио схватил миску и со всего размаху швырнул ее об пол. Миска разлетелась на мелкие кусочки. Вырванный из объятий сна, Пепе подскочил па месте и заорал:

– Да здравствует Гарибальди!

Взбешенный Капелляро попытался его утихомирить:

– Все нормально, Пепе, успокойся.

– Это была пушка?

– Нет, всего лишь миска.

– А, ну ладно, – и немедля снова заснул.

Аттилио обернулся к сыну:

– Повтори, бесстыдник, что ты сказал, пусть твоя мать и брат с сестрой посмотрят, как ты позволяешь себе разговаривать с отцом!

Бледный, но решительный, Джанни поднялся со стула.

– Папа, прости меня, но, что касается Авроры, тут ничего не поделаешь! Мы любим друг друга и поженимся, нравится тебе это или нет!

Капелляро замахнулся. Лаура запричитала:

– Я умоляю тебя, Аттилио, это же наш первенец!

Муж остановился и мрачно проговорил:

– Может, это и твой сын, Лаура, но больше не мой.

Он с достоинством сел и принялся поглощать сливы, всем своим видом выражая полную безучастность к окружающему миру. Лаура схватила сына за руку:

– Джанни, извинись перед папой! Ты не имеешь права так с ним говорить!

У Джанни стоял комок в горле, но он не мог отступиться от своей любви.

– Мама, попробуй меня понять. Аврора и я, нам нет дела до политики. Мы любим друг друга с детства и хотим пожениться. Что здесь плохого?

Мать капитулировала.

– Да, пожалуй. Она хорошая девушка и к тому же дочь Бьянки.

Аттилио презрительно засмеялся:

– Жаль, что она также дочь Марио Веничьо.

Пепе вынырнул из глубин сна как раз вовремя, чтобы ухватить последнее имя. Он взорвался:

– Все Веничьо подлецы. Если б я был тогда здесь, никогда бы ворюга Томазо не украл у меня Изабеллу! Но вы не беспокойтесь, я его проучу, этого жулика Томазо!

Лаура принялась его успокаивать:

– Ну-ну, Пепе, ты же знаешь, что Томазо уже 20 лет как умер.

– Мне плевать! Это не оправдание! Я ему покажу, где раки зимуют!

Он закрыл глаза и снова заснул, переживая свою старую обиду на деда Марио, который когда-то увел у него невесту, Изабеллу, известную ныне под именем бабушка Белла. Она была бабушкой Марио и прабабкой Авроры. В свои 80 с лишним лет она сохранила твердую поступь, хорошее зрение и здравый ум.

Джанни воспользовался заминкой и выскользнул за дверь, чтобы присоединиться к своей возлюбленной, которая, как обычно, ожидала его около кладбища. Лаура робко спросила:

– Ты хочешь что-нибудь еще, Аттилио?

Тот с горечью, но не теряя достоинства, покачал головой:

– Ты думаешь, мне недостаточно этого? Марио оскорбил меня на виду у всех, мой сын оскорбил меня в моем собственном доме, что я могу пожелать еще?

Сальваторе, который, несмотря на свои 9 лет, обладал хитростью маленькой обезьянки, посчитал момент подходящим, чтобы похвастаться своим подвигом. Ему казалось, что его рассказ для отца будет как бальзам на раны. Отложив ложку в сторону, он с гордостью объявил:

– После уроков мы с Паоло Бонакки побили Карло Бергасси за то, что он фашист, нос ему в кровь разбили, вот!

Атиллио с гордостью посмотрел на своего младшенького.

– Ты вел себя как настоящий мужчина, Сальваторе. Напомни мне, чтоб я дал тебе две лиры в воскресенье.

Читать дальше