Реймонд Хаури - Последний тамплиер

На дорогу ушло несколько месяцев, но долгожданное возвращение на родину принесло ему лишь горькое разочарование. Он узнал о катастрофе, постигшей рыцарей Храма, и, приближаясь к Парижу, уже понимал, что бессилен изменить судьбу ордена.

Он осторожно занимался поиском, стараясь не выдавать себя, но никого не нашел. Братья исчезли: одни погибли, другие скрывались. Знамя короля развевалось над великим парижским Тамплем.

Он остался один.

Теперь, стоя среди бурлящей сплетнями толпы, Мартин различил издали одетую в серое фигуру папы Климента, взбиравшегося по ступеням на помост, к своему месту среди павлиньей пестроты двора. Мартин видел, что внимание папы приковано к середине поля, где стояли обложенные хворостом столбы. Толпа оживилась — на поле выносили искалеченные, изломанные тела людей. Мартин знал, что среди них Жак де Моле, великий магистр ордена, и Жоффруа де Шарнэ, настоятель нормандского храма.

Ни один из приговоренных не в состоянии был оказать сопротивления, и их быстро прикрутили к столбам. Коренастый человек с горящим факелом в руке выступил вперед и оглянулся, ожидая приказа короля.

Внезапная тишина опустилась на толпу, и Мартин увидел, как король равнодушно махнул рукой.

Хворост подожгли.

Дым сгущался, огонь побежал по сучьям, разгораясь, становясь горячей и ярче. Мартин, бессильный что-либо предпринять, хотел в отвращении отвернуться, уйти отсюда, но нет, он должен был увидеть, засвидетельствовать это подлое преступление. Преодолевая отвращение, он протиснулся в первые ряды зевак. И с изумлением увидел, что великий магистр поднял голову и в упор взглянул на короля и папу.

Даже издали его взгляд был страшен. Он пылал яростнее пламени, готового поглотить казнимого.

И голос одряхлевшего, искалеченного магистра был сильным и ровным.

— Именем ордена рыцарей Храма, — провозгласил он, — я проклинаю тебя, Филипп Красивый, и твоего шута папу и взываю к Господу Всемогущему, дабы оба вы предстали перед Его престолом не более чем через год после меня, чтобы узреть Его суд и вечно гореть в пламени ада!

Больше Мартину ничего не удалось услышать за ревом взметнувшегося пламени, заглушившего крики умирающих. Потом ветер переменился и понес дым над толпой и помостом, окутав их тошнотворным смрадом горелой плоти. Кашляя и отплевываясь, король вслепую спустился по ступеням. Папа тащился за ним, протирая слезящиеся от дыма глаза. Они прошли совсем близко от Мартина. Старый тамплиер смотрел на папу и, чувствуя, как ненависть желчью поднимается со дна души и обжигает горло, понимал: его миссия еще не окончена.

Быть может, он не доживет до этого дня. Но придет другое время.

В ту же ночь он вышел из города и направился на юг, в земли своих предков, в Кармо. Он поселится там или где-нибудь в Лангедоке и проведет там остаток дней. Но перед смертью он позаботится, чтобы письмо не пропало навсегда. Так или иначе, он найдет средство его сохранить.

Оно должно сохраниться.

Должно исполнить свое предназначение.

Это его долг перед всеми погибшими, перед Гийомом де Боже, Гуго и прежде всего перед лучшим другом, Эмаром де Виллье. Их самопожертвование не напрасно.

Он погрузился в воспоминания. Он снова слышал последнее откровение Эмара в ту ночь в глубине разрушенной церкви под ивой. О замысле их предшественников, о кропотливых многолетних трудах. Девять лет ушло на изготовление подложной рукописи. И еще двести лет — на то, чтобы замысел принес плоды.

«Мы были близки к победе, — думал он. — Так близки. То была высокая цель. Она стоила всех трудов, всех жертв и мучений».

Он знал, что должен сделать.

Сохранить иллюзию. Иллюзию, что не все погибло, что исполнение замысла лишь отложено и ждет своего часа.

Иллюзию истины.

И наступит день, когда кто-то сумеет обнаружить потерянную рукопись и воплотить их замысел. Но он этого, конечно, не дождется.

Горьковато-сладкая улыбка тронула губы Мартина. «Может быть, — подумалось ему, — тому веку она окажется ни к чему. Может быть, настанет время, когда наш замысел устареет. Люди сами перерастут свои мелочные раздоры и перестанут проливать кровь ради веры».

Он тряхнул головой, укоряя себя за ребяческую наивность, и пошел дальше.

Многие щедро привнесли в эту работу свои знания, опыт и поддержку, и я хочу в первую очередь поблагодарить моего большого друга Карлоса Хенейна за то, что он познакомил меня с тамплиерами и за то, что с ним, как всегда, было очень приятно перебрасываться идеями; Брюса Кротера, который помог мне пробраться в новое царство; и Фрэнка Роддама, который подхватил и окрылил мой труд.

Мне хочется также лично поблагодарить Оливера Гранье, Саймона Окса, Дотти Ирвинг и Руфь Карин из Колман Гетти, Саманту Хил из Зиджи, Эрика Феллнера, Эда Виктора, Боба Букмана, Леона Фридмана, мэтра Франсуа Серре, Кевина и Линду Эдисон (прошу прощения, что нагло отдал имя Митчу), Криса и Роберту Хэнли, Патти Фанураки и Барбару Роддэм. Множество благодарностей также всем в Датчворте и Тенэраунде.

За прекрасную работу по дизайну обложки и оформлению страниц особая благодарность Сефасу Ховарду, а также будапештской команде « Mid-Atlantic Films », в рекордный срок обеспечившей нам подготовку обложки: Ховарду Эллиасу, Адаму Гудману, Петеру Сересу, Габби Ксома, Ксабе Багосси и другим великодушным друзьям в www.middleages.hu . Я всем вам очень благодарен.

Огромнейшая благодарность моему литературному агенту Эжени Фарнисс. Без ее увлеченности, напора, неустанных требований и поддержки эта книга никогда бы не родилась. Также благодарю Стефани Кэбот, Ровен Лоутон и остальную команду агентства «Вильям Моррис».

И наконец приношу огромную благодарность моей жене Сьюэллен, которая так долго жила этим замыслом: никакой мужчина не может и пожелать лучшей опоры, друга и родной души.

Ну как же это, разве можно… (фр.)

Боже мой, боже мой… (фр.)

Надо же! Он совершенно свихнулся, этот тип. (фр.)

Как бы там ни было. (фр.)

Негодяй, мерзавец. (фр.)

Войдите! (ит.)