Ольга Лаврова - Отдельное требование

Теперь замолк Вознесенский.

— Рассказывайте, — выдавил он наконец, морщась от отвращения.

Стрепетов начал рассказывать.

Но что-то трудно уловимое происходит с человеческими мыслями, впечатлениями и чувствами, когда о них начинают говорить вслух. Едва слово с его конкретностью и нетерпеливым стремлением присоединить к себе другие слова коснется внутреннего потока образов и представлений, как этот поток, подхлестнутый, набирает быстроту и сам в себе порождает некие заслоны, которые пропускают одно, и задерживают другое, и выдают на поверхность, как сырье для нашей речи, мгновенно отобранный и сгущенный материал. Происходит процесс спешного доосмысливания, додумывания и уточнения, факты и подробности группируются по-новому и меняются местами, о чем мы узнаем, лишь увидя, что в нашем изложении вещи второстепенные выдвинулись на первый план, оттеснив казавшиеся главными моменты. И нередко ясные и логичные доселе мысленные построения обнаруживают вдруг зияющие провалы. Рассказ течет внешне последовательно и гладко, но уже знаешь, что изменившаяся на ходу редакция фразы прикрыла внезапно увиденную пустоту, а какое-нибудь «короче говоря» перекинуто шатким мостиком над неизвестностью. Еще не кончив своего рассказа, Стрепетов понял, что в истории Антипиной что-то, быть может очень важное, прошло мимо него, стороной.

— И что вы намерены делать? — Вознесенский снова уставился в какую-то бумажку.

— Поеду в Дом младенца. В зависимости от результатов снова допрошу Антипину.

— Можете идти, — безразлично уронил Вознесенский. И уже в спину Стрепетову, взявшемуся за ручку двери, послал холодно-пренебрежительно: — Скажите дежурному, что я велел дать вам машину до обеда, иначе опять не управитесь.

В старинный роскошный особняк с зеркальными окнами не было никакого входа. Главный подъезд с резными дубовыми дверями был заперт, боковой — под узорным козырьком — почему-то тоже. Стрепетов начал уже опасаться, как бы Сашка, считавший любые поездки, кроме выездов на происшествия, развратом, не удрал, не дождавшись Стрепетова, пока тот, как дурак, гуляет здесь по лужам. Наконец вход обнаружился — через полуподвальную дверь со двора. Стрепетов сунулся в темный коридорчик, потом куда-то свернул и увидел в небольшом вестибюле за барьером девушку, перед которой на подставочке стояла чистенькая табличка с надписью «Регистратура». Девушка выслушала Стрепетова, не удивляясь, полистала картотеку.

— Нет, такой девочки не было... Ни одного зеленого одеяльца.

— Очень жаль, — осуждающе проворчал Стрепетов.

— А другими цветами не интересуетесь? — кокетливо обернулась она.

«Делать тебе, свистушка, нечего».

— Нет.

Вышло грубовато. Девушка поджала губки.

— Вам только справку?

— Справку.

Оформление ее заняло минут десять. Стрепетов несколько раз демонстративно смотрел на часы и придумывал фразу на тему, что справка нужна ему не как образец чистописания. Но острота не вылилась в безупречную стилистическую форму, и он промолчал.

Сашка не уехал, но на поверку спешка оказалась ни к чему Ниночка, к окошку которой Стрепетов подкатился было с комплиментами, безапелляционно заявила, что раньше чем через тридцать-сорок минут Антипиной ему не видать как своих ушей. Стрепетов пошел в столовую.

Столовая была обыкновенной донельзя. Ничто здесь не напоминало о бесчисленных решетках и замках вокруг. Обычные столовские столики, стулья и цветы на окнах, даже запах самый обыкновенный — кухонный. За буфетной стойкой хозяйничала красивая молодая женщина с тонкими легкими руками, которыми она с особым, скользящим изяществом резала, накладывала, считала, протягивала сдачу. Офицеров в форме МВД — местных — она называла по имени-отчеству и улыбалась уголками пухлых ненакрашенных губ. Когда подошла очередь Стрепетова, он замешкался, и буфетчица мягко поторопила:

— Давай, милый, побыстрей, а то в камеру пора — смена кончается.

— Зачем в камеру? — не понял он.

— А срок досиживать... Что будешь кушать?

«Заключенная...»

— Сосиски и кофе, пожалуйста.

«Просто не укладывается в голове. Заключенная. «Милый» говорит, улыбается».

Буфетчица истолковала внимание Стрепетова по-женски и так вдруг откровенно ожгла глазами, что он поскорее убрался со своими сосисками за дальний столик.

«Н-да... Узнать бы, за что она сидит. Очень интересно. Такая за ерунду не сядет, вроде Антипиной. Не иначе какая-нибудь драма со страстями, с ревностью...»

Появилась сменщица. Ступая мило, скромно и неслышно, красивая буфетчица ушла. «В камеру. Там нары, решетка на высоко поднятом окне и запах. Изуродованная жизнь. Как жалко! У кого бы спросить, за что она все-таки сидит».

— Известная воровка. Карманница, — сказал капитан за соседним столиком.

«Не может быть!» — чуть не вырвалось у Стрепетова. «Карманница. Вот тебе и страсти-мордасти. Карманница. Ну конечно же, оттого у нее и руки такие — чуткие, скользящие! Мерзость какая! Зачем это? Молодая, красивая, хотела легко жить? Если на то пошло, ищи себе мужа по расчету, желающие нашлись бы. Зачем лезть в самую грязь и мотаться по тюрьмам? Уму непостижимо!.. Окажись рядом с такой в трамвае — в голову не придет. Она наверняка этим и пользовалась. Как кто загляделся — белой ручкой в карман. Но почему все-таки, почему? Психология преступления... Не было у нас, к несчастью, такого курса. Криминалистику нам читали. Судебную статистику читали. Общий кумир Сергей Сергеич Остроумов гремел с кафедры, раскатывая «р»: «Пр-реступление кар-рается...» А вот что творится в голове такой красотки, этого мне никто не объяснял. Даже не нашли нужным попробовать. Разбирайся сам. Что ж, Стрепетов, прими как урок. Запомни хорошенько: за любой внешностью может скрываться все, что угодно. Раз ты следователь, ты не имеешь права поддаваться тому, что кажется естественным с точки зрения обычной, человеческой. Ты обязан предполагать все логически возможное. И проверять».

Он казался себе очень неглупым в ту минуту.

Если он провалит этот допрос, дело затянется до бесконечности. Вознесенский будет блистательно «раскалывать», как орешки, своих свидетелей и подследственных. Раиса будет вести интересные дела. И тот же Тимохин и даже Кока. А он будет искать и искать чужого ребенка, и выслушивать сочувственные шуточки, и получать выговоры за просрочку. Не может он, с головой на плечах, с пятилетней выучкой, оказаться бессильным перед мелкой, упрямой бабенкой! Надо только кое-что понять. Почему она скрывает, где ребенок? Может, просто наслушалась в камере какой-то ерунды? Детей заключенных забирают, мол, в специальные детдома и настраивают против родителей или чего-нибудь еще похлеще. Ходят же по тюрьмам «совершенно точные» сведения, будто за каждого осужденного следователь получает семьдесят пять рублей. Работает, так сказать, сдельно. Идиоты есть, верят.