Жан-Мишель Риу - Свидание у Сциллы

Поистине волшебный день: телефон Ребекки был свободен. У нее было три минуты, две из которых, она плакалась на жизнь. Остальное время Ребекка сетовала на трудности работы и на критиков, читающих только других критиков, тогда как работы все больше и больше, а печатают Бог знает кого и все быстрее и быстрее. Несмотря на все, ей отказали в стажере. Таким образом, Ребекка находится в средоточии неописуемого беспорядка, что окончательно нарушило ее душевное равновесие. Ребекку заточили в насквозь прокуренную комнату, где гибнут ее зеленые растения, а утешает только одна мысль, что однажды она заберет их, громко хлопнув дверью, и смоется из издательских джунглей и от дикарей, мечтающих содрать с нее шкуру.

— Но я звонила тебе не за этим. — Она вздохнула. Я догадался, что приготовлено кое-что эффектное.

— А зачем? — Я знал: Ребекка ждет, что я проявлю нетерпение.

— Кристиан Уисклос звонил. Он в восторге от твоей книга. Ты приглашен в его передачу на будущей неделе. Станешь знаменитостью. — Ребекка расхохоталась. — Я это знала! Я всегда верила в тебя. — Действительно, день волшебный, потому что добрые вести сыплются, как. из рога изобилия. — Постарайся быть в форме, — закричала она. — Никакого сплина. Я хочу тебя видеть блестящим, полным идей.

Я уверенно подтвердил:

— А я такой и есть! Я снова начал писать.

— Прекрасно, — захохотала Ребекка. — Роман?

— Дьявольская идея. Скоро созрею.

— Поужинаем сегодня у меня. Подготовим твое выступление у Уисклоса. — И замолчала. Почти надолго. Вся ее жизнь — разговоры. — Расскажешь мне о будущей книге?

Я почувствовал бескорыстный дружеский интерес. Она беспокоилась обо мне.

— Заметано, — согласился я. — Ты будешь моим доверенным лицом.

Мне было так хорошо, что я взлетел по лестнице. Ребекка меня выслушает, поможет с романом, и никаких проблем. Вот сейчас я и придумаю, почему издатель убил автора, а вечером предложу ей мою тайну в подарок.

Прежде чем вернуться на место, я купил в киоске журналы, те, что читают и с начала, и с конца, и с середины: фотографии, заголовки, сплетни, несколько фраз. Иногда я задерживался на пикантных деталях в статьях о грешках известных людей, частенько отвлекаясь то на велосипедиста, то на ребенка в коляске, то на пешеходов. Я совершенно отрешился от происходящего вокруг.

Я предложил журналы девушке, которая пила газированную воду за соседним столиком. Она поблагодарила, отключила свой мобильный телефон и протянула руку. Я счел это знаком заинтересованности. На девушке было платье в цветочек и, когда она переворачивала страницы, груди под платьем двигались вместе с маргаритками на ткани. Ее обнаженные плечи и легкий пушок на руках ласкал теплый ветерок. Я посмотрел на рисунок карибского браслета, украшавшего ее правое запястье, заглянул в глаза девушки. Глаза были цвета карибского неба.

Она первая обратилась ко мне, показав обожаемую актрису на обложке, и посоветовала посмотреть ее последний фильм. Взглянув на часы-кулон девушки, я понял, что шесть часов пролетели. При небольшом везении мы могли бы добежать до зала Гомон в середине улицы Рене, проскользнув между автобусами. Я возьму ее за руку. Платье приподнимется. Какой-то мужчина присвистнет. Она засмеется, потому что ее ничто не смущает. Я уже гордился ее загорелыми ногами, но пришлось оставить мечты и забыть о вопросе, готовом сорваться-с языка: что вы сегодня делаете? Была Ребекка и ее ужин.

На лбу артистки с журнальной обложки я записал свой номер телефона. Девушка улыбнулась и протянула руку, прощаясь. Я приложился к руке, и она назвала свое имя: Мари. На переходе я обернулся: Мари звонила. Легкий укол в сердце. Я уже жалел, что согласился ужинать с Ребеккой.

Подъехало такси. Я сел в него.

— Куда? — Я назвал площадь Адмирала Колиньи. — Куда? — переспросил шофер.

Лувр-то он знает? Шофер ворчал, гладя огромную собаку, похожую на волка, растянувшуюся на полу. Дорога была слишком короткой, шофер почти ничего не заработает. Собака, слушая своего хозяина, поднялась и положила морду на сиденье. Время от времени она поворачивалась в мою сторону и смотрела стеклянным взглядом. Я опасался, что она набросится на меня, если я пошевелюсь.

Мы проехали бульвар Сен-Мишель, пересекли Сену. Собака не спускала с меня глаз, шерсть летала по всей машине. Стало жарко. Такси остановилось у церкви Сен-Жермен, я жил от нее в двух шагах. Я расплатился. К такси подошел японец, тащивший чемодан на колесиках и сумки Гермеса. Японец наклонился, и я услышал:

— Аэропорт Шарль де Голль, flight pleas. [2] к рейсу, пожалуйста (англ.).

На что жаловался шофер? Ему повезло. Королевский маршрут! Я посмотрел на левый берег реки, где садилось солнце, и представил себе Мари и ее улыбку. Почему я не спросил номер ее телефона? Пожав плечами, я обозвал себя дураком. И тут снова всплыла моя книга. Я ощутил укол в сердце и замешательство, поглотившее тревожный сигнал. Я слишком далеко зашел: не успев обдумать сюжет, пообещал рукопись. Тайны, которая должна быть стержнем книги, не существует. Я с полной уверенностью обязался написать текст, и это еще больше осложнило мое положение. «Через три недели…» Я представил себе Ребекку: потемневший взгляд, сдвинутые брови.

— У тебя ничего нет, Матиас, ничего! Кто поверит, что издатель убил писателя? Вспомни Мессина. Возможно ли представить его убийцей?

Ребекка будет права. Поль Мессин слишком вежлив и учтив, чтобы вообразить его убийцей. Если я опять возьмусь за тайну — мотив преступления, — мне не совладать с проблемой. Издатель и автор могут разделять тайны, обмениваться ими, готовить втайне выход книги. Издатель и автор связаны между собой. Иногда они ценят друг друга. Тайна может объединить их, но не подтолкнуть к убийству.

Возле дома я признался себе, что хочу сказать Клаусу о своей растерянности. Удастся ли ему вывести меня из тупика? Опасаясь быть смешным, я отказался от этой мысли. Зная свою слабость, я решил не подниматься в квартиру. Я не устоял бы перед желанием умолять о помощи, но все же по позвонил ему и совершил роковую ошибку. Скоро узнаем почему. А в этот момент все казалось мне фатальным, хотя я не подозревал о том, что случится.

На площади Колиньи был бар «Курилка», где я и надеялся поразмышлять. Я прошел в центр зала, туда, где хозяйничала Мегвин, роскошная девушка. Она знала, что я пишу. Достаточно называться писателем, чтобы тебя холили и лелеяли. Мегвин приносила мне выпивку с ромом в стиле моих идей. От рома болела голова, но я не противился. Однажды она поведала мне о своих видах на театр. Только честность помешала мне соврать, что мое ремесло открывает все двери. Даже для нее. Она покраснела бы. У Мегвин не было никакого артистического дара.