Людмила Павленко - Рок пророка. Второе пришествие

— Ну что ты будешь делать с ним? — тяжко вздохнула Наталья Николаевна, — придётся показать. Но ты учти, Григорий, с той минуты, как ты заглянешь в ноутбук, ты — наш. Мы тебя ни на шаг не отпустим.

— Согласен! — закивал тот.

— Куда мы — туда и ты. Ты наш заложник. Иначе — я тебя знаю — разболтаешь, и нас перестреляют всех. В том числе и тебя.

— На всё согласен! — радостно завопил Григорий.

Бросив на пол оружие былых времён и прижимая к себе тяжеленную сумку, он подошёл к столу.

Сергей достал из сумки ноутбук и открыл его. На экране крупным планом было взято лицо человека с недлинной бородкой и чуть развившимися локонами. Человек сладко спал. Было видно, что он живой, он дышит, а, главное, ему невероятно хорошо! Нет, он не улыбался во сне и не причмокивал губами от удовольствия, как это делают безгрешные младенцы — он просто спал. Но этот сон был столь умиротворённым, столь покойным, нетревожным, что можно было только позавидовать.

Григорий Семёнович Буранский благоговейно сложил руки, соединив ладони, склонился и поцеловал экран компьютера, после чего приложился к нему лбом. Затем выпрямился и с торжествующей улыбкой констатировал:

— Похож!

Повернулся, всё так же держа сложенные ладони перед собой на уровне груди, и величаво вышел из помещения.

Сергей закрыл компьютер и скомандовал:

— За ним!

— Зачем? — Иван пожал плечами, — пусть каждый проходит свой путь и получает то, что заслужил. Жизнь — это школа.

— Ах, как вы правы! — перебила его Гончарова, — я это поняла уже давно. Именно школа! Каждый в ней учится, сдаёт экзамены и получает оценки своим поступкам, своим деяниям и даже своим мыслям.

— Но он… не выдаст нас? — спросила Лиза неуверенно.

— Кому?! — удивился Иван.

— Ну — у… Этим… Жареносцам, борзовцам.

— Они и без того имеют на руках ваши фотороботы и знают, что ноутбук у нас.

— Ну да, — согласилась Лиза.

А Сергей поинтересовался:

— А зачем вы вообще с ним беседовали, с этим Гошей? Хотели перевербовать?

— Да Боже упаси, — взмахнул рукой Иван, — просто хотелось заглянуть к нему в душу, попытаться помочь ему. Ведь он и впрямь много работает, это похвально. Но вот эта гордыня… А, впрочем, это его путь. А где мой рюкзачок? — спросил он с улыбкой Гончарову.

— Ой! — всплеснула она руками, — остался там, за дверью. Вы так тут раскричались — я думала, что весь штат музейных служащих сбежится. Ну, вот и бросилась сюда. А про рюкзак совсем забыла.

— Боюсь, что служащие не сбегутся, — вздохнула Лиза, глянув на свои крохотные ручные часики, — рабочий день давно закончился. Во всём огромнейшем дворце-музее остались только мы и спящие охранники.

— Да ещё этот тихо помешанный, — добавил Громов.

— Это ещё как сказать! — рассмеялась Гончарова, — он то тихий, то буйный.

— Заблудится тут в дворцовых лабиринтах, — с тревогой заметила Лиза, двигаясь вслед за провожатым.

Иван снова шагал впереди, на ходу поправляя свой небольшой рюкзачок. Они вышли наружу через какой-то служебный ход и очутились в сумеречном городе, по тротуарам которого шли беззаботные парни и девушки с пластиковыми бутылками пива в руках, а из окон проносящихся мимо машин гремела музыка.

— Прямо какой-то пивной бум в нашей Ивери! — с негодованием воскликнула Гончарова, — они уже, по-моему, жизни не мыслят без бутылки пива. Да ещё эта музыка… Как будто сваи забивают или тамтамы грохочут, призывая аборигенов к сражению.

— Этот стиль называется «техно» — прокомментировал Сергей, — под него наши бедные юные зомби, напившись пива и накурившись марихуаны, впадают в безумие неконтролируемых эмоций и становятся жертвами беспорядочных плотских утех.

— Увы! — вздохнула Наталья Николаевна и огляделась:

— А бандиты не ищут нас?

Тут она мельком глянула вверх и вскрикнула:

— Ой, он там, посмотрите!

На кромке купола стоял и, сложив руки, смотрел вверх, Гоша Буранский. Он успел где-то стащить белую простыню или оконную занавеску и прорезать в ней дырку для головы. И эта белая хламида развивалась на нём от лёгкого ветерка. Одну секунду они видели его в таком статичном положении. А потом он воздел руки кверху и прыгнул.

Со всех сторон к месту падения человека в белой накидке бежали люди. На ходу многие доставали мобильные телефоны и набирали номер «скорой» и милиции. Громов с Лизой, Иван и Гончарова успели первыми. Громов пощупал пульс, взяв руку Гоши, и сказал тихо:

— Всё.

Завыли сирены «скорой помощи» и милицейских машин.

— Нам надо уходить, — шепнула Лиза, белая, как простыня на теле Гоши.

Гончарова что-то прошептала про себя и тоже двинулась вслед за новыми друзьями. Они шли медленно, понурившись. На душе у всех было тяжело и неприятно. Только что разговаривали с ним, посмеивались над суетным и вздорным человечишкой и вот — финал. Какой трагичный!

— Как его жаль! — воскликнула Гончарова и заплакала. Достав из кармана куртки платок и вытирая им глаза, она тихо говорила:

— Когда-то я была на него жутко разгневана. В нашем театре был скандал, в который я нечаянно ввязалась. Я заступилась за собратьев, которых ни за что и ни про что понижали в категории. Ездила в Министерство культуры, хлопотала за них. А Гоша в это самое время вдруг стал директором театра. Выслужился перед главным режиссёром Верой Сидоровной Безенчук. Она у нас свирепая. Да… Давно это было… Потом его сняли с директорства, потому как держать далее на руководящей должности не было никакого резона. Что называется, себе в убыток. Руководить он совершенно не умел и ничего не понимал в этом деле. Зато кабинет себе соорудил из трёх гостиных, актёры, бывшие его собратья, к его столу шагали по коврам минут десять. Сам же он трепетал перед главрежем. Мог заглянуть к ней и пулей вылететь обратно. А вслед неслось: «Гоша, вон!» Как он хотел вернуться в своё кресло! Обошёл все кабинеты, просил, чтобы его восстановили, но чиновники из управления культуры назначили другого, и Гоша попал в психушку.

Она снова всхлипнула и замолчала.

— Ещё одна кровавая жертва, — сказал задумчиво Иван, — сколько же было их за всю историю человечества?! И, если вдуматься, все, как одна, войны — религиозные. С именем Бога на устах бьются за право властвовать над другими. Чей бог сильнее — тот и победил. Или себя приносят в жертву.

— Как одурманенные террористы? — спросила Лиза.

— Или как Гоша, возомнивший себя потомком распятого Христа и пожелавший разделить Его страдания, чтоб доказать свою причастность к Божеству, — вздохнула Наталья Николаевна, — у нас ведь даже поговорка есть: «Христос терпел и нам велел».

— Христос, я полагаю, не был мазохистом, — возразил Иван, — и к мазохизму никого не призывал. Быть может, он только то и хотел сказать, что страдать в этой жизни полезно в том смысле, что душа, омытая слезами, очищается от эгоизма, а чувства обостряются и утончаются. Человеку становится доступна высшая милость Бога — способность к состраданию.