Иван Мотринец - Красиво жить не запретишь

«Либо она занимается торговлей уже не первый год, что маловероятно, — подумал Скворцов, — либо спекулирует, и давно, дефицитными препаратами. Надо узнать, имеются ли в роддоме наркотики».

Мрачно, в молчании закончилась процедура обыска и ареста Чаус. Только дворничиха не смогла сдержать эмоций:

— А я ее жалела! Попросит убраться в квартире, бегу сразу же. Как же, больная, одна, без семьи, надо помочь. А она десятку ткнет, больше, говорит нет, зарплата маленькая. У, капиталистка!

В тот же день следователь прокуратуры Иванцив допросил обеих — заведующую роддомом Томашевскую и старшую медсестру Чаус. В тот же день эксперты дали заключение: отпечатки пальцев в квартире Черноусовой не принадлежат ни Томашевской, ни Чаус. Иванцив пришел к тому же выводу еще во время многочасового допроса.

Опять — тупик? Хотя следователь и ранее считал маловероятной версию о причастности Томашевской к убийству. Одним делом у него больше, и только.

Свадьба и пела, и плясала. И пила, разумеется. Уже через час у Валентина мелькнула мысль, что три четверти гостей пришли только затем, чтобы напиться «под завязку». И скучное, и грустное оказалось зрелище — собственная свадьба. Нет, не главным действующим лицом чувствовал себя Скворцов на этом семейном — при том — первом семейном — празднестве. Роль новобрачного казалась обременительной, навязанной, а под конец и жалкой.

Впрочем, часов в десять вечера к Валентину подсел Иванцив и сравнил его с роденовским «Мыслителем» или шахматистом, у которого забрали шахматную доску. А через пять минут обоим уже не докучали ни рвущая перепонки так называемая танцевальная музыка, ни пьяные голоса, ни звон посуды. Так уж мы устроены: устанешь на работе до чертиков, мечтаешь о выходном, как о манне небесной, а выдается, наконец, этот свободный денек, многие из нас чувствуют себя неуютно. Поговорить о работе — вот наш отдых, наша разрядка, вовсе не потому, что нет у нас иных интересов. У того же Иванцива до сей поры бывали книжные «запои», умную книгу он предпочитал часам сна. Скворцов в юности увлекался марками, затем художественной фотографией. Сейчас его интересовала история права, и сыщик мечтал провести хотя бы один из ближайших отпусков в читальных залах библиотеки имени Ленина.

А свадьба была обычная, «как принято». Собрались не дома — у Инны, разумеется, Скворцов все еще имел только койкоместо в общежитии — но и не в ресторане — в просторной столовой нового корпуса политехнического института. Коня и трепетную лань, как известно, в одну телегу впрягать не рекомендуется. А тут, на свадьбе, собралась на весь долгозимний вечер за одним столом слишком разномастная публика: родственники, знакомые родителей Инны, в основном отставники с супругами, сокурсники Инны — филологи, коллеги и друзья Валентина. Какой тамада сплотит, поведет такое застолье? А стихийное застолье, да еще при достаточном количестве бутылок — пошлая пьянка. Хотя поначалу у всех участников был очень даже приличный вид.

Инна не скучала на собственной свадьбе, она все время была занята другими. Вначале — однокашниками, которые смущались и долго держались подчеркнуто суверенно. Потом ей показалось, что ее внимание требуется старшему поколению — друзьям родителей. Она видела, что Валентин старается выглядеть веселым и счастливым, но в глазах его она прочла: надо — выдержу и это. И Скворцов, увы, не любил танцевать.

Новобрачных, разумеется, заставили покружиться в вальсе. Валентин говорил ей в эти минуты ласковое, приятное. Да, о цветах. Она, Инна — ландыш. Но сегодня более похожа на лилию — странно: голубая лилия? Ведь платье у нее не белое — голубое. Белые цветы на голове и на пояске, белая маленькая фата. Валентин с легкостью нарек всех ее подруг цветочными именами и, что удивительно, эти имена-цветы казались очень удачными и звучали просто и естественно.

Валя Корсакова — незабудка. Леся — хризантема.

«А Ольга? — спросила Инна. — Роза, наверное? Роза, — ответил Валентин, — когда-то была символом тайны, а не только красоты. А какая же тайна в Ольге? «Ну, знаешь! Если и есть в ком-то из нас тайна, так это в Оле! Посмотри, ну, посмотри на нее!».

На Ольгу не раз поглядывал в этот вечер Иванцив, тоже пытаясь понять ее. Разговор с ней в прокуратуре, а по существу допрос, пробудил в нем жалость, и это понятно, но и тревогу, которую следователь никак не мог объяснить. Кто она, эта молодая женщина с прекрасной фигурой и отсутствующим лицом? Не из тех ли, чье занятие — быть красивой? Как много значит для судьбы женщины первый ее мужчина! Сумеет ли Ольга преодолеть стереотип, который подсунул ей Жукровский? Девушка-загадка, решил Иванцив, наблюдая, как Ольга незамеченной покидает зал.

В Бресте Жукровский провел двое суток. Город ему не понравился. Магазины забитые приезжими, пообедать прилично негде, застройка скучная, советская. Пришлось, плюнув на осторожность, позвонить знакомому гинекологу, как-то повстречались на одной всесоюзной конференции и нашли, что называется, общий язык. Николай Иванович тут же вспомнил Жукровского, похоже, обрадовался и пригласил в дом, что и требовалось от него.

Прежде чем отправиться по записанному адресу, Жукровский отыскал междугородку и набрал, с пятой попытки, Львов, номер телефона Ольги. Рассчитал, что в такое время она должна быть дома, а родители не успеют вернуться со службы. Оля сразу подняла трубку. Но чего больше в ее голосе: радости или тревоги? И твердит одно: когда ты приедешь? Ничего толком не рассказала, хотя, вероятно, ей-то и неизвестно ничего. Как идет следствие, нашли ли убийцу Черноусовой или подозревают его, не напрягая лишний раз извилин?

Ольгу он успокоил: приеду вскоре и все образуется. Но разговор с ней посчитал напрасным: никакой информации не получил, девчонка раскисла, в общем, она оказалась подругой только для более спокойных времен. Подосадовал, что позвонил, и отправился к коллеге.

Хорошо посидели вечером, особенно когда супруга Николая удалилась, наконец, спать. Действительно, необъяснимая вещь — наше домашнее застолье. То, что годами не видишь на прилавке, — пожалуйста, в самом скромном доме на столе, едва званый или незваный гость переступит порог. И выпили, и закусили в охотку. Под конец интересная тема возникла, но Жукровский не стал форсировать события. Трепались, юморили… Николай мнил себя коллекционером и отменным рассказчиком анекдотов, хотя Жукровский заскучал после третьего.

С объяснениями о цели приезда в Брест не мудрил: выдалось несколько свободных дней — отгулы скопились, приехал купить запчасти и, возможно, что-то еще подходящее для дома, для семьи. Но город разочаровал. Спать его уложили в гостиной, на узком неудобном диване. Долго не спалось, решал и не мог решить задачу, как устроить нынешнюю жизнь. Поднадоело на колесах, нервы стали ни к черту, уже не раз ощущал паршивую внутреннюю вибрацию. Убеждал себя, что и сейчас ему жаловаться грех: денег хватает, жизнь ведет в общем здоровую, необременительную, ни главврач, ни парторг больницы, ни экс-супруга на мозги не капают.