Виктор Пронин - Снежная версия

От невеселого раздумья его отвлекла фраза, которую произнес Арнаутов. И только тогда Виталий осознал, что в купе уже давно идет разговор между стариком и высоким парнем из соседнего купе.

— Я уже расплатился за все подлости, которые совершу! — резко сказал Арнаутов. — Я расплатился за них своим одиночеством, десятилетиями, из которых не могу вспомнить ни одного дня!

— Слушай, батя, а за прошлые подлости ты тоже расплатился? — спросил Виталий, перегнувшись с полки.

— Да! Я сначала плачу, а потом уже поступаю как мне вздумается!

— А разве поступать как вздумается — это поступать подло? — негромко спросил Левашов, глянув на старика исподлобья.

Арнаутов уже набрал было воздуха, чтобы ответить, но неожиданно сник и промолчал. В купе наступила тишина. Слышались голоса из коридора, где-то очень далеко гудел ветер, и медленно-медленно на маленьком столике у окна шевелился светлый круг от свечи.

— Все ребята, гаси свечи! Ночь!

В дверях стояла Оля. Морозная, розовая, и в ее волосах, на бровях таяли снежинки. Все повернулись к ней, будто увидели нечто поразительное, чего до сих пор не замечали.

— Эх, Оля! — вздохнул Арнаутов. — Был бы я помоложе лет на сорок…

— И что тогда? — засмеялась девушка.

— А что, взял бы тогда тебя в жены. Ей-богу, взял бы. И на Колю твоего не посмотрел бы.

— Ну а меня хотя бы спросили?

— И спрашивать не стал бы. Нет, не стал бы, — повторил Арнаутов, будто еще раз убеждаясь в правильности такого решения.

— Берите сейчас!

— И сейчас бы взял, — серьезно и печально сказал старик.

— Так что, по рукам?

— Что ты! Бабка ему такую трепку задаст! Последние волосы выдернет! — воскликнул Виталий.

— Боже, какой глупый, — пробормотал старик. Он поднялся, с усилием распрямился, шагнул к девушке и некоторое время стоял не двигаясь в своем черном длинном пальто и с непокрытой головой. Потом медленно поднял руку, осторожно провел ею по прохладной, в каплях растаявшего снега щеке девушки. Никто не проронил ни слова. Арнаутов повернулся и, сгорбившись, сел.

— Оля, как вы попали на остров? — спросил Левашов, чтобы нарушить неловкое молчание.

— А, ничего интересного! — Оля махнула рукой. — На путину прикатила. Не в рейс, конечно, на рыбообработку. Ну и забросили нас на Курилы, в Крабозаводск. И только по баракам рассовали, приходит телеграмма — умерла мама. А тут, как назло, неделю штормило, пароходы и не появлялись в порту. Похоронили без меня. А я… ну что, поревела, поревела, да и осталась. Возвращаться не к чему было, да и не к кому. Начальство, правда, в положение вошло, пристроили меня в хорошую бригаду, чтоб заработать могла. А осенью, после путины, в Южный приехала. Нашла квартиру, заплатила за полгода вперед и с тех пор на материк даже не ездила. Лет пять уже. И пошло — зимой я в проводниках, а летом — на рыбообработке. Один раз на плавбазе даже к самой Америке добиралась… Знаете, почти к берегу подходили, огни видны, они нас овощами снабжали, пищей свежей…

— Нет, бабы, они есть бабы! — возмутился на своей полке Виталий. — Человек, можно сказать, возле самой Америки был, а о чем речь ведет? О свежей пище и овощах!

— Ты! Тюря нехлебанная! Когда ты в море месяц пробудешь и вдоволь рыбки поешь на первое, на второе и на третье, вот тогда мы с тобой об овощах поговорим.

— А я с тобой и сейчас согласен о чем угодно ночь напролет говорить! А? Может столкуемся? Главное — Колю, из твоего купе вытурить…

— Жаль, что ты на второй полке, не дотянусь, — с сожалением сказала Оля и вышла.

— Ничего, — протянул Виталий, переворачиваясь на спину. — Столкуемся. Не сегодня, так завтра… Не с тобой, так с другой… Не об этом, так об том… Столкуемся. Никуда никто не денется.

Пермяков пришел под утро.

— Вот, оказывается, как ты дежуришь, — сказал он. — Дрыхнешь без задних ног!

— Виноват… — Левашов приподнялся на полке, сел, пригладил волосы. — Дежурства отменяются, — сказал он, когда они вышли в коридор. — Проведем, товарищ Пермяков, маленький следственный эксперимент.

— Интересно. Какая роль отводится мне?

— Не беспокойся, справишься. Отойдем к тамбуру. Так… Становись у самой двери. А теперь сделай семь шагов на цыпочках в глубь коридора. И заметь, у какого купе ты окажешься. Смелей, это недалеко.

— Я оказался у твоего купе, — сказал Пермяков, вернувшись.

— А теперь еще раз. Только шаги делай побольше.

Пермяков снова вышел в коридор, прижался спиной к двери и начал отмерять шаги. При счете семь он остановился и посмотрел на дверь купе. Вернулся.

— Не хватило примерно полтора шага до седьмого купе, — сказал он. — А прошлый раз я остановился у пятого. Твое ведь пятое?

— Что-нибудь случилось?

— Пошли.

Постояв в тамбуре, они торопясь проскочили в восьмой вагон. Постояли, прислушиваясь. Левашов включил фонарь, бросил луч по полкам, по окнам…

— Подожди, Серега… А ну-ка, посвети на пол… Видишь?

На полу, покрытом искрящейся изморозью, виднелись следы. Кто-то совсем недавно, потоптавшись, большими шагами прошел в глубину вагона.

— Как же это он? — в недоумении проговорил Левашов. — Такая неосторожность… Может, провокация?

— Никакой провокации. Он приходил сюда без фонаря. Поэтому собственных следов видеть не мог. А о том, что на полу образовалась изморозь, ему и в голову не пришло.

— Да, все учесть невозможно… Надо же, изморозь образовалась…

Следы пересекали вагон и выходили в тамбур.

— Здесь должен быть угольный ящик… — Левашов осмотрел пол, стенку. — Вот! — Открыв металлическую дверцу, он направил луч в нишу. Там, прикрытый угольным мешком, стоял небольшой клеенчатый чемоданчик с потертой ручкой и сбитыми уголками.

— Батюшки-светы! — шепотом воскликнул Пермяков. — Никак нашли?!

Вынув чемодан из ниши, Левашов прикинул его на вес.

— На подержи… Будешь знать, сколько весят пятьдесят тысяч…

Чемодан открылся легко — замок был самый обычный. Вложенные в плотный целлофановый мешок, деньги лежали, прикрытые пижамой. Вначале, видно, их старались укладывать пачками по достоинству, но потом просто ссыпали как попало.

— Ум меркнет, — проговорил Пермяков. — Уверен, что они и посчитать не успели…

— Не до того было… Ничего мешочек… А теперь вкладывай все на место и закрывай чемодан. Остальное, как говорится, дело техники. Мы ведь с тобой старые по этому делу.

Войдя в тамбур своего вагона, они прислушались. Все было спокойно. Нигде не хлопнула дверь, никто не вышел вслед за ними.

— Ну что, — сказал Пермяков, — подобьем бабки?

— Пора. Я вот думаю — не сделал ли я ошибки… Может быть, мне следовало взять этого типа прямо в тамбуре, когда он возвращался? И тогда он уже сидел бы в отдельном купе.