Николай Черкашин - Опасная игра

Еремеев вытер майкой взмокший лоб. Снял пистолет с предохранителя и бесшумно подошел к плите. Ломаные готические буквы выступали из мрамора: «Под сим камнем покоится прах благочестивого доктора Людвига Бонифация фон Артензиуса».

Имя доктора показалось знакомым, но копаться в памяти было некогда. Орест нажал на головки больших медных винтов, крепивших плиту к полу, и головки утопились. Потянув плиту на себя, Еремеев убедился, что даже девичьи руки без особого усилия могли сдвинуть ее с места. В черной щели блеснула близкая вода. Она стояла тихо, как в колодце. Орест поставил плиту на место и опустил головки винтов. Огляделся. В храме по-прежнему было пустынно и тихо. Подниматься по алтарной лестнице Еремеев не рискнул, беззвучно приподнял крюк на входной двери и выскользнул на паперть. Над брусчаткой безлюдной улицы висела ненастная дымка. Орест пробрался в церковный двор и, обежав вокруг клумб пяток восьмерок, позвонил в дверь. Открыла фрау Хайнрот, несколько обескураженная полуголым видом квартиранта.

— Доброе утро, фрау Хайнрот! В здоровом теле — здоровый дух, не так ли? — И Еремеев растер грудь увесистым комком майки.

Экономка, буркнув что-то под нос, закрыла за ним дверь. Мурлыча футбольный марш, Орест поднялся в комнату. Он не спеша громыхал вещами, убирал диван, брился, в общем, вел себя как всегда, хотя испытывал страшное желание скатиться по лестнице и броситься со всех ног в комендатуру, к Алешину.

Итак, обнаружен подводный вход в убежище «вервольфов». Лучшую маскировку придумать трудно… Так, значит, и тот пленный диверсант бросился в колодец вовсе не затем, чтобы покончить с собой — надеялся уйти через подводный лаз. Недаром же фонтан святого Себастьяна переделан в колодец! Но как?! Каким образом можно проникнуть под воду без специального снаряжения, что-то там делать, куда-то пробираться?

Орест припомнил колодец во дворе комендатуры: затем перед глазами возникла плита доктора… Как его? Артензиуса… Это звучное имя сработало как ключ, вызвав в памяти цепную реакцию: Артензиус — основатель университета, о нем говорила Лотта… библиотека… странный прибор на стене… из кабинета Артензиуса… Сифонный барометр… Сифон!

U-образная трубка! Сообщающиеся сосуды! Колодец с сифонным входом!

Еще не веря ошеломительной простоте открытия, Еремеев схватил карандаш и набросал прямо на подоконнике небольшой чертеж: два параллельных колодца соединены под водой перемычкой-лазом. Вход в один колодец — на поверхности земли, выход из второго — в некоем подземном помещении. Пронырнуть короткий лаз-перемычку для опытного пловца пустячное дело.

Орест стер ладонью чертежик. А ларчик просто открывался!

Версию сифонного колодца Еремеев «прокачивал» по дороге в комендатуру.

Почему же «вервольф» не смог преодолеть этот лаз? Не хватило воздуха? Застрял? Зацепился свободным концом веревки за отросток фонтанной трубы? А что? Логично. Очень может быть. Пытался снять веревку. Пока развязывал — задохнулся. Через пару часов его вынесло из лаза во входной колодец. Потому-то раньше и не могли зацепить баграми! Всплыл. Веревка осталась в перемычке. Но почему же водолаз не смог обнаружить вход? Уж наверняка он не меньше полуметра… Предположим, вход прикрыли маскировочной заслонкой. Пусть так. Но если труп «вервольфа» всплыл сам по себе, то кто закрыл эту маскировочную заслонку? Ведь водолаз спускался в колодец после того, как тело было поднято… И ничего не обнаружил, хотя светил себе фонарем. Может, заслонка закрылась сама? Тут что-то не так… Очень горячо, но еще не достоверно.

Эх, самому бы спуститься!.. Предлагал же!

— Как жизнь, товарищ лейтенант?

Сержант Лозоходов возился во дворе со своим трехколесным «одром».

— Ничего!

— «Ничего» у меня дома в трех чемоданах! — весело осклабился шофер. После случая в ратушном подвале он поглядывал на Еремеева с искренним дружелюбием.

Орест взбежал по винтовой лестнице. Кроме дежурного, в отделе никого не было.

— Майор Алешин у себя?

— Майор Алешин на объекте, — зевнул дежурный. — Будет не раньше, чем к обеду. Нужен?

— Да. Очень!

— Вон бери Лозоходова и гони!

Мотоцикл завели с пробежкой до самых ворот. Но на улице, словно устыдившись колесных собратьев, «одр» фыркнул и торопливо застрелял сизым дымком. Рванулись и помчались, сколько позволяла на поворотах мокрая брусчатка. Еремеев предвкушал то выражение, какое должно было принять лицо майора Алешина после его доклада. Что он предпримет? Оцепит собор? Арестует фрейлейн Хайнрот? Установит за ней наблюдение? Честно говоря, ему было жаль Диту, жаль, что она впуталась в неженское дело, оказалась врагом, и к тому же тайным. А может, ее втянули, запугали, заставили?..

При въезде на Кирхенплатц, откуда начиналась прямая магистраль к подземному заводу, мотор снова заглох, и Лозоходов яростно колотил заводной рычаг стоптанным каблуком. Орест обвел взглядом высокие кровли собора — такого зловещего теперь в приоткрытой тайне — и облизал пересохшие губы.

— Постой, Лозоходыч! Не заводи… Давай тихонько вкатим во двор… Вон туда — за крыльцо… Дело одно есть.

Он хорошо понимал, что ни майор Алешин, ни капитан Сулай, ни даже, наверное, сержант Лозоходов, знай они суть дела, никогда бы не то что не одобрили — не оправдали и в малой степени задуманного Еремеевым. Они назвали бы это как угодно — мальчишеством, горячностью, глупостью, но Орест уже не мог остановиться и только твердил себе одно — то ли в оправдание, то ли в утешение: «Я должен проверить… Я должен убедиться сам…»

Если бы Копернику предложили убедиться в справедливости своей гипотезы немедленно, но ценой жизни, наверное, он не стал бы колебаться. Должно быть, любой ученый, осененный догадкой и знающий, что вон за той дверью таится ответ: «да» или «нет», «ложь» или «истина», — распахнет эту дверь, чего бы ему это ни стоило и чем бы ему ни грозило, ибо давно известно — жажда истины сильнее страха смерти. Еремеев не был ученым, но его гипотеза сифонного колодца могла быть приравнена к научному открытию; бес нетерпения, знакомый каждому экспериментатору, обуял лейтенанта, и он отдался ему непростительно…

«Я хочу доложить Алешину с полным знанием дела, — убеждал Орест себя. — В конце концов, я обязан все проверить».

Они вкатили мотоцикл в церковный двор с той стороны, что не просматривалась из дома пастора, осторожно проникли в храм через высокую дубовую дверь, отомкнутую Еремеевым еще утром. Лозоходов ни о чем не расспрашивал, но чуял приключение и потому подобрался, шагал легко и бесшумно, поглядывая вокруг цепким птичьим взглядом. Орест не спешил с пояснениями, а сержант — тут он был сама деликатность — не лез с расспросами. Он только тихо присвистнул, когда Еремеев приподнял болты, отодвинул плиту и в каменной раме тускло блеснула вода.