Николай Черкашин - Опасная игра

Орест замолчал и придвинулся поближе к рефлектору. Он согрелся, но его сотрясала нервная дрожь, которая, по счастью, легко выдавалась за простудный озноб. Поверят или нет? Вроде бы все складно. Хорошо, конечно, что его явный славянский выговор теперь как-то объяснен. А если кто-нибудь знает польский? Или вдруг начнут спрашивать фамилии должностных лиц, подробности отношений с Дитой? Засыпаться можно было на любом пустяке из той же прифронтовой жизни Альтхафена… Сжавшись, Еремеев ждал вопросов.

— Что скажешь, старина Вишну? — спросил тот, кого Орест принял за главаря «вервольфов».

Вопрос был обращен к человеку в черной капковой куртке. Он как вошел, так и стоял в дверях за еремеевской спиной, и Орест поспешно обернулся. Затененный взгляд глубоко посаженных глаз, высокий лоб, темно-русый зачес показались знакомыми. Карл Хорст! Фото в книге! Юный фенрих с саперными эмблемами! Жених фрейлейн Хайнрот! Влип! Это конец! Да он теперь из одной только ревности придумает самые изощренные пытки. Дернуло же за язык!.. Пока не поздно, пока он не снял автомат, ударить головой в живот и выскочить в коридор. Орест напрягся для прыжка.

— Я вспомнил, — сказал Хорст — Вишну, растягивая слова, — Дита мне говорила про этого парня… да-да, Хильмар Лозовски… На него вполне можно положиться.

Напружиненные мышцы враз обмякли, и Еремеев чуть не ткнулся голым локтем в рефлектор.

— Отто, — обратился Вишну к долговязому спутнику, — найди Хильмару свитер и комбинезон. Кажется, там остались ботинки Клауса… Экипируй парня.

Долговязый престранно усмехнулся, дернул щекой и отправился выполнять приказание.

Орест подумал, что, перекрыв сифонный ход в кирхе, теперь он заставил вишнуитов раскрыть новый лаз, может быть, даже тот, что ведет из фонтанного колодца во двор комендатуры.

В первых числах августа в Карантинной бухте Севастополя отшвартовалась у пирса частной стоянки крейсерская яхта «Санта Марина». Первым на берег древнего херсонесского городища выскочил огромный палевый пес-кавказец, за ним вышли Две девушки в разноцветных спортивных костюмах, неловко перебрался человек на протезе, и наконец сошел худой загорелый капитан в сопровождении невысокого человека с усами и в камуфляжных шортах. Вся живописная пятерка двинулась к полуразрушенному, но действующему храму, поставленному по преданию на месте крещения Владимира Красное Солнышко. Шли ставить свечи в благодарность за благополучное завершение пути.

Эти три походные месяца по Волге, Дону, Азовскому и Черному морям были едва ли не самыми лучшими за последние двадцать лет в жизни каждого из членов экипажа парусного ковчега. В этом готовы были признаться и Еремеев, и студентка самого безденежного в СНГ института Лена Подковцева, не говоря уже о бывшем бомже Паше Пупышеве и инвалиде-афганце Тимофееве. Даже Карина Табуранская, ходившая на яхте по Адриатике вдоль шикарных пляжей Езоло, и то сказала как-то Еремееву, что в ее жизни не было таких безмятежных и счастливых дней, как эти полученные от судьбы в подарок двенадцать недель, проведенные под парусами «Санта Марины».

В Ростове тетку свою она не нашла, та года два как переехала в Ставрополь, и потому отправилась с Еремеевым дальше, так же как и Лена, совсем не задержавшаяся у мамы в Ульяновске, продолжила путешествие рука об руку с бывшим майором, украсившим свой протез надписью «I love Lena» чуть повыше самодельного клейма «Made in Afgan». Во всяком случае Артамоныч вовсе не без причины стал величать весьма исправную кокшу «майоршей».

В Севастополе они довольно дешево — по московским понятиям — сняли двухкомнатную квартиру неподалеку от Херсонеса и жили в ней попарно «вахтовым методом»: сутки Еремеев с Кариной, сутки Тимофеев с Леной. Артамоныч предпочитал свою спальную шхеру в корме «Санта Марины» всем соблазнам берегового комфорта. Жили не шатко, не валко в ожидании того счастливого дня, когда Еремеев выбьет у местных властей разрешение на переход в Варну. Это была Каринина идея — зимовать в Болгарии в пансионате для яхтсменов, а летом заняться туристским бизнесом — устраивать парусные прогулки для состоятельных европейцев. Однако украинские морские пограничники не выпускали российскую яхту в открытое море без надлежащих виз и разрешений. Еремеев уже дважды ездил в Симферополь вместе с Тимофеевым. В тот вечер они вернулись в квартиру одуревшие от духоты раскаленного вагона.

Карины дома не было. Еремеев решил, что она на яхте и отправился под холодный душ, благо только что дали воду. Записку на телевизоре нашел Тимофеев и принес ее в ванную комнату.

«Милый Питончик, прости меня, но я должна вернуться. Должна!!!

Мокрый и голый Еремеев метнулся в комнаты. Знакомая дорожная сумка исчезла, как исчезли и все Каринины вещи.

Мысль немедленно мчаться в аэропорт он подкрепил энергичным растиранием усталого тела. Тимофеев молча и мрачно наблюдал за его сборами.

— Пистолет отдай мне, а то в самолет не посадят.

Еремеев передал ему оружие, но пластиковый афганский «листик» оставил при себе. Он носил его в старом отцовском портсигаре еще с афганских времен на тот случай, чтобы не попасть живым к моджахедам. «Сожму зубами и конец» — положил он себе в Кандагаре после того, как увидел ослепленного и оскопленного прапорщика, которого «духи» посадили на ишака и отправили в гарнизон с табличкой на груди: «Я хочу домой!»

— Может, мне с тобой рвануть? — предложил майор.

— Оставайся тут за старшего. Если что-то со мной… Загони яхту и возвращайся домой. Артамонычу отстегни немного.

— Может, его с собой возьмешь?

— Если понадобится — позвоню.

Еремеев передал ему ключи от салона и «тревожного» чемоданчика. Уходя заметил забытый Кариной плейер, сунул в карман. В мозгу и в сердце ныло только одно слово — «почему?» Ну, почему она сбежала? Разве ей было плохо? Еще утром она висела у него на шее совершенно счастливая, смеялась, кружилась, прижав виноградные гроздья к нагой груди… Ну, почему? Что и кому она должна? И куда вернулась? К ним? К Лeo? В эту дьявольскую фирму? Не повредилась ли она в уме?

В машине частного таксиста, везшего его в аэропорт, Еремеев надел наушники и нажал клавишу. Он ожидал услышать музыку, но раздался певучий и вкрадчивый женский голос: