Сэйте Мацумото - Точки и линии

И все три женщины переглянулись.

На следующий вечер Ясуда снова появился в ресторане с каким-то знакомым.

Позднее, проводив его, как обычно, он вернулся и заговорил с Яэко:

— Ну, как О-Токи-сан, наверное, сегодня не работает?

— И не только сегодня. Целую неделю гулять будет! — сообщила Яэко таинственным шепотом.

— Ого! Что же это, свадебное путешествие, что ли? — спросил Ясуда, потягивая вино.

— Вот именно! Просто ума не приложу!

— А что тут особенного? Вы бы тоже попробовали, а?

— Извините уж, не на таковскую напали! Или, может быть, вы Я-сан хотите пригласить?

— Я? Нет! Не могу же я один взять всех вас.

Так поболтав немного, Ясуда ушел. На следующий день опять привел двух знакомых. Пили. И на этот раз прислуживали Томико и Яэко. Разговор снова коснулся О-Токи. Однако О-Токи вскоре удивила всех еще больше.

Если ехать из Модзи по основной ветке кагосимского направления, то, не доезжая трех остановок до Хакаты [2] Хаката и Фукуока — два соседних города на Кюсю. В последнее время они сильно разрослись, и сейчас между ними нет четкой границы. , будет маленькая станция Касии. Вправо от этой станции дорога ведет в сторону гор, к синтоистскому храму Касииномия, влево — к бухте Хаката.

Далеко в море тянется узкая коса, соединяющая побережье с гористым островом Сиганосима. Еще дальше в тумане проступает силуэт острова Ноконосима.

Это побережье сейчас называют Касийским взморьем, а в старину оно было известно просто как бухта Касии. Канцлер Отомоно-Табибито, гуляя однажды по берегу, сочинил такие стихи:

Однако современная рациональная действительность чужда такому лиризму королевской эпохи. Холодным утром 21 января, около половины седьмого, по этому берегу шел рабочий. О нет, он не собирал «дары моря», он направлялся на завод в Надзиму.

Только что рассвело. Над морем висел молочно-белый туман. Очертания косы и острова Сиганосима едва-едва проступали. С воды дул ледяной, пахнущий солью ветер. Рабочий шагал быстро, слегка сутулясь, подняв воротник пальто.

Но этому скалистому берегу проходила кратчайшая дорога на завод.

Но вдруг он увидел нечто необычное — два странных предмета на черной каменистой земле. Они были лишними в знакомом пейзаже и портили его.

Солнце еще не взошло. Два холодных тела в холодном бледно-зеленом свете раннего утра. Полы одежды шевелились, словно дрожа от стужи. Ветер трепал волосы. Все прочее было неподвижно. Неподвижные черные туфли. Неподвижные белые таби [3] Таби — матерчатые японские носки. .

Привычный день рабочего был нарушен. Он свернул с привычной дороги.

Прибежав в город, забарабанил в стеклянную дверь полицейского участка.

— Там… на взморье… лежат двое… мертвые!

— Мертвые?!.

Старый полицейский, протирая глаза и зябко поеживаясь, начал застегивать мундир.

— Да-да! Два трупа — мужчины и женщины!

— А далеко?

— Да нет, близко. Я провожу.

— Хорошо. Подожди немного.

Старик пришел в себя, записал фамилию и адрес рабочего, позвонил в местное управление полиции. Потом оба поспешно вышли из участка. Было морозно.

На месте происшествия ничего не изменилось. Ветер все так же шевелил волосы покойников. Женщина лежала на спине. Веки плотно сомкнуты, губы чуть-чуть приоткрыты, видна белая полоска зубов. Щеки розовые. Одета в мышиного цвета зимнее пальто, под ним — темно-вишневое кимоно. Вся одежда в порядке. Поза спокойная. На плотно сжатых ногах чистые, не испачканные землей таби. Рядом — аккуратно поставленные виниловые дзори [4] Дзори — японская мягкая обувь. .

Голова мужчины была повернута в сторону. Цвет лица тоже свежий, розовый, словно у спящего. Темно-синее пальто, коричневые брюки. Черные, хорошо начищенные туфли. Синие, в красную полоску носки.

Трупы лежали совсем рядом. Из трещины в скалах выполз маленький краб и вскарабкался на бутылку из-под апельсинового сока, валявшуюся рядом с мужчиной.

— Видать, влюбленные. По сговору и покончили с собой, — сказал старый полицейский, глядя на умерших. — Бедняги. Молодые еще.

Над морем появился краешек солнца.

Касийское полицейское управление сообщило о случившемся в управление полиции префектуры Фукуока. Примерно через сорок минут оттуда на место происшествия прибыла машина. Приехали начальник сыскного отдела, два сыщика, полицейский врач и эксперты.

Трупы сфотографировали очень тщательно, в разных ракурсах. Низкорослый полицейский врач приступил к осмотру.

— И мужчина и женщина отравились цианистым калием. Об этом свидетельствует розовый цвет лица. Очевидно, выпили яд вместе с фруктовым соком.

Врач поднялся с колен и носком ботинка слегка дотронулся до бутылки. На ее дне еще оставалась оранжевая жидкость.

— Когда наступила смерть, доктор? — спросил начальник, пощипывая усики.

— Часов десять назад. После вскрытия установим точнее.

— Так… десять часов назад, — пробормотал начальник, — следовательно, вчера, около десяти вечера. Оба приняли яд одновременно?

— Да. Вместе с апельсиновым соком.

— Холодное место выбрали для смерти, — сказал один из сыщиков. Это был тощий, замученный человек лет сорока трех, в старом, изрядно потрепанном пальто.

— Ну, знаете ли, Торигаи-кун, — врач взглянул на сыщика, — вы рассуждаете с точки зрения живого. А для смерти все едино — холодное место или жаркое. Если на то пошло, ведь и фруктовый сок не зимний напиток. Возможно, — добавил врач, — они были в состоянии аффекта, то есть в состоянии крайнего психического возбуждения, противоположного нормальному.

Сыщики с улыбкой переглянулись: ну вот, пошел козырять научными терминами!

— Не так-то просто выпить яд. На это еще надо решиться. Очевидно, при определенном возбуждении нервной системы смерть кажется желанной, — докончил мысль врача начальник сыскного отдела.

Второй сыщик спросил:

— Господин начальник, вероятно, здесь не имело места насильственное принуждение к самоубийству?

— Думаю, что нет. Одежда в порядке, никаких следов борьбы не видно. Приняли яд по взаимному согласию.

Он был прав. Женщина лежала так спокойно, словно прилегла отдохнуть, предварительно сняв дзори и аккуратно поставив их рядом. Даже таби не успела испачкать. Очевидно, это было самоубийство влюбленных, договорившихся вместе покончить счеты с жизнью. Сыщики вздохнули с некоторым облегчением и в то же время почувствовали растерянность — делать им было нечего. Если отсутствует состав преступления, значит, нет и преступника.