Василий Веденеев - Рэкет по-московски

— Когда? — расширенными глазами поглядела на него Нинка.

— Когда? — деловито переспросил Борис Иванович. — А тогда… Я же тебе рассказывал, как он приезжал ко мне незадолго до… Тогда и говорил. В общем так, — хлопнув ладонями по коленям, тяжело поднялся. — Про кого он писал? Давай честно!

— Имен там не было, — отвела глаза в сторону Филатова.

— И слава Богу, — подытожил Усов. — Мне пора. Дочка твоя придет, никуда не денется. Милиционера не бойся, нет у него ничего, иначе бы уже затаскал. Я позвоню.

— Как скоро? — с надеждой и тревогой спросила она, но Борис Иванович сделал вид, что не слышал, и вышел в прихожую.

Новая, дотоле незнакомая жизнь началась для Юрки. Он и раньше знал женщин, но то было проходящее, не заставляло гореть, терять разум и мучиться нетерпеливым ожиданием, считая минуты до встречи. Рано утром Светлана готовила завтрак и оставляла на столе записку и деньги, наказывая, что купить. Он просыпался от ласкового поцелуя на прощанье, когда она тихо касалась губами его губ и тут же исчезала, как призрак. Юрка вставал, делал зарядку, принимал душ, завтракал и шел по магазинам, удивляясь, что ни на минуту не оставляет ощущение тепла любимой женщины, будто она все время рядом.

Вечерами Светлана обычно рассказывала о дне, прожитом без него, какими глупыми бывают читатели, которые, наверное, скоро вообще разучатся читать, а будут только смотреть телевизор.

— Представляешь, — говорила она, — стоит пройти по телевидению сериалу, поставленному по роману, как все сразу желают его читать, устанавливают очередь, ругаются, горят нетерпением. Где же они были раньше?

Светлана и ему приносила книги — он читал Фолкнера и Юрия Никитина, Саймака и Ефремова, открывая для себя новый, непривычный мир литературы, далекий от того, чем он жил раньше. В один из дней, ожидая Светлану, он читал повесть Файбышенко «Кшися». Показанный автором послевоенный мир детства, уже готовый перерасти в мир взрослый, мир первой любви, странной, щемившей сердце безысходностью, заставил его решиться. Вечером он рассказал ей все — не жалея себя, ничего не скрывая, сгорая от стыда и терзаясь, глядя на ее закушенные губы, — он говорил о жизни получателя, об Икряном и Сакуре, о Славике с «Запором» и работе по расклейке объявлений, знакомстве с Жоркой-Могильщиком и Виктором Степановичем, посещении Левы и неизвестной дачи, о странной и жуткой смерти человека, которому относил пакет, о том, что произошло в подворотне, как его спас Глеб. Юрка даже показал Светлане его визитную карточку.

— Теперь все, — глухо сказал Юрка. — Ты вправе выгнать меня, приказать забыть дорогу к твоему дому, забыть мое имя.

Светлана сразу поняла — не лжет, не рисуется, действительно растерян, подавлен и любит ее, она нужна ему, необходима, как нить Ариадны, способная вывести к свету из того мрачного лабиринта, в который Юрка попал.

— Будем думать вместе, — немного успокоившись и прижавшись к нему всем телом, шепнула Светлана. — Думать и решать.

— А если?.. — начал он.

— Дурачок, — она ласково погладила его, негромко рассмеявшись. — Теперь у меня есть ты, остальное не имеет значения. Я умею ждать. Не бойся, в моем роду женщины долго не стареют…

Несколько дней влюбленные не возвращались к этой теме. Болтаясь днем по улицам, Юрка нашел приработок — помогал на рынке разгружать овощи, тут же получая деньги, или брал натурой, принося продукты домой. Жить на зарплату Светланы было унизительным и бесчестным.

В субботу девушка неожиданно предложила съездить в Измайлово, на выставку самодеятельных художников, посмотреть картины. Выставка-продажа оказалась большой, но Светлана пожелала обойти ее всю, ничего не пропуская.

Когда возвратились, она спросила:

— Тебе понравилось?

Юрка пожал плечами: зачем ему картинки?

— Не стану скрывать, — призналась она. — Теплилась надежда, что здесь ты встретишь того художника.

— Глеба? — покосился на нее Фомин.

— Да. Отчего ты не хочешь ему позвонить? Даже забросил визитку на полку. А ведь он уже помог один раз, разве не так?

— Я звонил, — вздохнул Юрка. — Никто не отвечает. И вообще, зачем я ему?

— Не знаю, — задумчиво протянула Светлана. — Такие люди, как он, сейчас редкость. Понимаешь? У него есть внутренний мир, он способен на поступок, а ты отталкиваешься от него, как отталкиваются друг от друга одинаковые заряды в электричестве. Тебе никогда не приходило в голову, что он — это ты, только лет на двадцать старше? Может, я неправильно пытаюсь объяснить, может, не совсем ты, даже совсем не ты, но такой, каким ты можешь или захочешь стать?

— Перестань фантазировать, — ласково обнял ее за плечи Фомин.

Время до понедельника пронеслось быстро, словно его спрессовали в тугой брикет. И вновь Юрка ощутил на губах прощальный поцелуй уходящей на работу любимой женщины, и вновь остался один со своими мыслями. Иногда ему казалось, что он ходит по кругу, как пони в зоопарке, бесконечно возвращаясь к отправной точке, и нет у него ни сил, ни разума, чтобы разорвать круг, вырваться на свободу. Что сейчас для него свобода, как ее понимать? Наверное, в первую очередь, как хоть какую-нибудь определенность в собственной судьбе?

Днем, отправившись, как Гаврош, на улицу, чтобы вновь попробовать подзаработать, он неожиданно вышел к церкви. Потянув за ручку массивную дверь, вошел в храм.

— О прощении грехов наших, о даровании благодати по-мо-о-о-лимся-я-я! — словно ударил его густой бас дьякона.

Наверное, в каждом человеке глубоко сидит невысказанное желание покаяться, развеять страхи и сомнения, услышать слова утешения и прощения.

Терпеливо дождавшись конца службы, Юрка попросил одетую в темное старушку, собиравшую огарки свечей, позвать священника. Тот вскоре вышел — молодой, рослый, с ухоженной окладистой бородой на румяном лице. Услышав о желании исповедаться, он согласно кивнул и поставил Юрку на колени перед большой иконой, накрыв его голову концом своей блестящей вышитой накидки.

Сбиваясь и по уже укоренившейся привычке о многом не договаривая, Юрка начал рассказывать, не слушая задаваемых священником вопросов. Видимо, поняв его состояние, священник замолк. Потом ласково коснулся его плеча:

— Встаньте. Послушайте меня. Есть грех перед Богом и грех перед людьми, власть предержащими…

— Так пусть Бог поможет, если уж проклял нас разумом! — перебил Фомин, пытливо вглядываясь в лицо священника.

— Простит Бог и этот грех, — перекрестился батюшка и наложил крестное знамение на Фомина. — Не богохульствуй! Выслушай не перебивая, как я тебя слушал. Можно облегчить груз твоей души, отпустить грех перед Всевышним, молить Владыку небесного о даровании спасения души, а остальное — дела мирские, не духовные, дела светские, не Церкви… Мой совет — покайся перед властями.