Мартин Уэйтс - Худшее из зол

Пета и Донован молча переглянулись. Тошер посмотрел сначала на него, потом на нее.

— Говорил же я тебе, говорил, — в глазах сверкнуло злорадство, — они что-то замышляют. Но ты так и не появился.

Донован с трудом сглотнул слюну.

— Прости, но мне пришлось… заниматься другим делом.

— У тебя, кажется, пропал сын?

Донован молча кивнул.

— Плохо, — сказал Тошер. К злорадству добавилось отвращение к самому себе, лицо исказила уродливая гримаса. — Но все же не так плохо, как у меня…

Донован открыл рот, но Тошер не дал возразить.

— Подумай-ка, Донован, хотел бы ты поменяться со мной местами? Чья судьба лучше?

Донован промолчал, позволив Тошеру торжествовать пусть маленькую, но победу.

— Тошер, кто это сделал? — спросила Пета. — Кто так с вами поступил?

Тошер повернулся в ее сторону и почти радостно улыбнулся:

— Давненько женщины… мной не интересовались…

Пета продолжала на него смотреть.

Тошер сердито насупился:

— Ты из полиции?

— Раньше служила.

— Раньше, говоришь? Да на тебе… по-прежнему эта печать… Она будет на тебе всегда. — Он перевел взгляд на Донована: — Стыдно мне за тебя, Джо, что ты якшаешься с отбросами.

Донован не поддался на провокацию, продолжая настаивать на своем:

— Почему это произошло?

Тошер бросил на Пету полный высокомерного безразличия взгляд и начал говорить, обращаясь к Доновану:

— То, что сделали со мной, должно было стать предупреждением остальным. Они хотели, чтобы мы… убирались. Сказали, что сделают, если мы не послушаемся… подожгут…

— Но разве такое возможно? — не поверил Донован.

— Вот и мы сначала так думали. Закон-то был на нашей стороне. Они это знали. — Он помолчал, тяжело дыша, потом продолжил: — Меня схватили. И сделали из меня, как они сказали, наглядное пособие. Сказали, что проделают это с каждым, если мы не уйдем.

— И вы ушли?

— Да, сразу же.

— Почему вы не рассказали об этом в полиции? — подалась вперед Пета.

Тошер издал скрипучий утробный звук.

— А кто, думаешь, это сделал?

Пета и Донован посмотрели друг на друга.

— Полиция? — переспросил Донован.

Тошер кивнул.

— Да… кто ж еще! Мы тут же собрали вещички, чтобы уехать. — Очередной смехоподобный скрип. — И что вы думаете? Все эти скоты еще пришли и улюлюкали… все эти лощеные мудаки на шикарных машинах… из шикарных домов… все орали, как козлы… бросали в нас всякую дрянь… обзывали дерьмом… мерзавцами… подонками…

Он замолчал, хватая ртом воздух. Лицо горело ненавистью.

— Нам не дали выехать на дорогу, загнали на парковку… там нас ждали… в снаряжении для борьбы с демонстрантами… они вытащили дубинки…

— Но это противозаконно, — потрясенно пробормотала Пета.

Тошер покачал головой:

— Ты прям как с неба свалилась. Ты где в полиции служила-то? В сказочной стране?

Пета покраснела.

— Избивали даже детей… — В глазах Тошера заблестели слезы. — Как индейцы, окружили наши фургоны, облили бензином… — Он затряс головой, захрипел. — Крики… А они стояли и ржали, как жеребцы…

В комнате повисла тишина, которую нарушали только слабые поскребывания собаки о дверь.

— Потом я приехал сюда, — Тошер говорил теперь очень тихо. — Мне тут двоюродный брат присмотрел халупу с собой по соседству. И я остался. Долбаное пособие по инвалидности… Калека я теперь… — Он уставился в пол, в голосе звучало все больше самоуничижения. — Здесь и подохну…

— Говоришь, кто-то из полиции? — мягко спросил Донован.

— Да, — кивнул Тошер. — Есть такой — по фамилии Кинисайд. Он все это и организовал. С ним еще был один громила, который делал всю грязную работу… Они называли его Молотом. — Тошер вздрогнул. В глазах заметался страх, лицо перекосило от ужаса. — Полный отморозок… Вряд ли вам захочется иметь с ним дело… честное слово. Чудовище, настоящее чудовище…

— Кинисайд, — эхом повторил Донован.

— У них еще и клички были. Фауст и Мефистофель. Но я-то знал их в лицо…

— Значит, Мефистофель — это… Кинисайд, а Молот — Фауст?

— Молот — это Молот, — загудел Тошер подобием смеха.

— Кто же тогда Фауст? — спросила Пета.

Гул усилился, перерастая в лавину, грозившую оставить после себя страшные разрушения:

— Фауст — это бесхребетный трус и дерьмо… Колин Хантли. Он…

Донован и Пета, пораженные, переглянулись.

— Колин Хантли? — переспросил Донован. — Он-то тут при чем?

— Потому что я спал с его дочерью… Он-то все и затеял… — Лицо Тошера исказила победная гримаса. — Никак он не мог смириться, что его… драгоценная дочка… трахается со мной…

Смех вырвался наружу, а вместе с ним и собиравшаяся с силами лавина. Она вырвалась из Тошера, и он зашелся в диком кашле. По щекам покатились слезы.

В соседней комнате Золтан разразился громким лаем и начал бросаться на закрытую дверь.

Донован и Пета поднялись.

— Спасибо тебе, Тошер. Понимаю, чего тебе стоило обо всем нам рассказать.

— Это тебе пришлось отвалить мне полкуска фунтов, — тяжело и надрывно дыша, сказал Тошер. — Надеюсь, мой рассказ того стоил…

Донован и Пета вышли из дома. Даже отойдя на приличное расстояние, они слышали, как воет посаженная на цепь собака, как бьется и рвется из заточения.

Из свинцового неба на дома, больше похожие на бараки, посыпалась холодная изморось.

Никогда в жизни Донован не был так благодарен судьбе за глоток свежего воздуха.

— Мне все о тебе известно.

От неожиданности Кинисайд чуть не выронил пластиковую чашечку с кофе. Он выбрал этот автомат именно потому, что к нему почти никто не подходил — в длинном коридоре полицейского участка он стоял на отшибе, — и рассчитывал, что ему никто не помешает. Он обернулся — прямо за спиной стояла Джанин и улыбалась. Он быстро посмотрел по сторонам: вокруг больше никого.

— Что ты имеешь в виду?

— Что сказала, то и имею, — улыбка на лице стала шире.

Он еще раз бросил взгляд вокруг себя: точно никого. Захотелось схватить эту глупую курицу, швырнуть о стену, заткнуть ее поганый рот. Но вместо этого он попробовал прибегнуть к испытанному приему — улыбнулся ей в ответ обезоруживающей улыбкой.

— И что же тебе известно?

— Во-первых, наркотики.

— Наркотики? Но я не…

— Мне известно, как ты обираешь торговцев. Как заключаешь сделки с поставщиками. Как шантажом заставляешь своих информаторов заодно торговать наркотой, как ты их избиваешь… — Она пожала плечами. — Продолжать?

— Что-нибудь еще?

— Остальное еще круче, — снова улыбнулась Джанин.

Кинисайд тут же вспомнил о Хантли и о сделке, которую ему вот-вот удастся заключить. В горле застрял ком. Он внимательно посмотрел на Джанин: в ней появилась какая-то уверенность в себе, которой он раньше не замечал. Это неприятно поразило его. Он заволновался.