Камилла Лэкберг - Железный крест

Он постучал в дверь.

Эрик был не один — в библиотеке сидели Бритта и Франц и слушали принесенные Эриком отцовские пластинки.

— Мама с папой уехали до завтра, — объяснил Эрик.

Ханс так и стоял в дверях.

— Собственно, я хотел с тобой поговорить…

— Что еще за секреты? — Франц закинул ноги на подлокотник кресла. — У нас друг от друга секретов нет.

— Вот именно — что еще за секреты? — поддакнула Бритта и улыбнулась Хансу.

— Да никаких секретов… Просто я хотел поговорить с Эриком.

Эрик пожал плечами и встал. Они вышли и присели на крыльце. Ханс закрыл входную дверь.

— Мне надо на несколько дней уехать.

— Куда? — спросил Эрик, поправляя постоянно съезжающие на нос очки.

— В Норвегию. У меня там дела.

— Понятно. — Эрик не особенно заинтересовался новостью.

— И я хотел тебя кое о чем попросить.

— Конечно.

Из дома донеслись звуки музыки — Франц, по-видимому, прибавил громкость.

Ханс довольно долго молчал.

— У Эльси будет ребенок.

Эрик молча уставился на него и опять поправил очки.

— У нее будет ребенок. И я хочу подать прошение, чтобы нам разрешили пожениться, несмотря на возраст. Но сначала мне нужно съездить домой, и… мало ли что… Обещай мне, что присмотришь за ней.

Эрик молчал. Ханс напряженно ждал ответа. Он не мог уехать, не убедившись, что оставляет Эльси в надежных руках.

— Конечно, я помогу Эльси. Хотя считаю, что с твоей стороны было не особенно красиво поступить таким образом. Но что ты имеешь в виду? Что значит «мало ли что»? Тебя же там должны встречать, как героя. Никто тебя не обвинит, что ты сбежал в Швецию, когда земля начала гореть под ногами.

Ханс не ответил. Он поднялся и отряхнул брюки.

— Конечно же, ничего не случится. Но я должен был с тобой поговорить. И ты обещал.

— Обещал. — Эрик тоже встал. — Зайдешь попрощаешься с ребятами перед отъездом? Мой брат вернулся вчера! — Он просиял. — Аксель был в немецком концлагере.

— Замечательно! И как он? Я слышал, что он возвращается… Наверное, ему пришлось нелегко.

— Не то слово. — Эрик помрачнел. — Он еле живой. Но он вернулся! Так что пойдем, я вас познакомлю.

Ханс с улыбкой кивнул и последовал за Эриком в дом.

В первые минуты всем было не по себе. Сидели за кухонным столом и пытались справиться с волнением. Потом напряжение спало, и они заговорили с братом весело и свободно, как будто были знакомы всю жизнь.

Анна все еще не оправилась от шока, но и она уже начала посматривать на сидевшего напротив Йорана с нескрываемым интересом.

— А ты никогда не спрашивал про родителей? — Эрика привычно потянулась за ириской.

— Конечно спрашивал. И в то же время не могу сказать, что мне их недоставало. Мне вполне хватало мамы с папой — я имею в виду Вильгельма и Мерту. Но да, иногда эти мысли приходили в голову. Я никак не мог понять, почему мать отдала меня чужим людям. — Йоран помолчал. — Теперь-то понимаю…

— Да… — Эрика покосилась на Анну.

Она всегда чувствовала потребность защищать и оберегать младшую сестру и долго не решалась рассказать ей всю правду. Но потом осознала, что Анне в жизни пришлось куда труднее, чем ей самой, выложила всю историю и дала прочесть дневники матери.

Анна, по-видимому, поняла все правильно, и теперь они сидели вместе за столом, брат и две сестры… Это было странное ощущение, но иногда Эрике казалось, что все совершенно естественно. Может быть, это и вправду, как говорят… голос крови.

— Думаю, я немного опоздал проконтролировать, достойные ли у вас спутники жизни. — Йоран засмеялся и посмотрел на Дана и Патрика. — Стадию ухаживания я, к сожалению, пропустил, так что вам пришлось обойтись без мудрого руководства старшего брата.

— Что поделать! — Настала очередь следующей ириски «Думле».

— Я слышал, что взяли убийцу… Это правда, что им оказался его родной брат?

— Да. Он сидел и ждал в аэропорту, — кивнул Патрик. — Странно, он мог бы уже двадцать раз улететь, и мы бы его никогда не нашли. Но ребята говорят, что он словно бы только их и дожидался.

— Но почему? Братоубийство, знаете ли… — Дан положил руку на плечи Анны.

— Я точно не знаю… Сейчас они его допрашивают. — Патрик протянул Майе кусочек шоколада — та сидела на полу и играла с полученной от матери Йорана куклой.

— Да… Понять такое трудно, — сказал Йоран. — И почему он, убитый то есть, выплачивал отцу деньги на мое содержание, если на самом деле был мне вовсе не отец? Отцом был какой-то норвежец, если я правильно все понял.

— Да, ты понял все правильно. Твоего отца звали Ханс Улавсен… или, вернее, Ханс Вольф. У Эрика с мамой никогда не было ничего похожего на роман. Так что я тоже не совсем понимаю… — Эрика пожевала губами. — Может быть, допрос Акселя что-нибудь прояснит.

— Наверняка, — согласился Патрик.

Дан многозначительно прокашлялся, и все посмотрели на него. Он переглянулся с Анной, прося помощи, и та пришла на выручку.

— У нас тоже есть кое-какие новости.

— Это еще что за новости? — пошутила Эрика и отправила в рот третью ириску.

— Как бы сказать… В общем, у нас к весне будет ребенок.

— Вот это да! Вот это здорово! — взвизгнула Эрика и обежала стол, чтобы обнять сестру. — И как ты? Все нормально? Как себя чувствуешь?

— Спасибо, все хуже и хуже, — засмеялась Анна, отбиваясь. — Отвратительно себя чувствую. Но ведь, если помнишь, так же было с Адрианом. Скоро меня потянет на дешевые леденцы.

— Как же, помню. Ничего, кроме леденцов. — Эрика тоже засмеялась. — А я как подсела на эти чертовы «Думле», когда была беременна, так и продолжаю… — Вдруг она осеклась и уставилась на вазочку с ирисками.

Перевела взгляд на Патрика и поняла, что он думает о том же. Эрика начала лихорадочно вспоминать — когда же у нее должны быть месячные? Она так увлеклась историей матери, что совсем об этом не думала… Точно! Две недели назад. Месячные должны были прийти две недели назад.

Она вновь обескураженно посмотрела на вазочку и услышала хохот Анны.

Фьельбака, 1945 год

Услышав голоса внизу, Аксель с трудом поднялся с кровати. Это вопрос многих месяцев, сказал ему врач, а может быть, и лет, прежде чем он окончательно придет в себя. И отец, когда он вчера появился, сказал то же самое. Но какое это было блаженство — вернуться домой. На какое-то мгновение ему показалось, что все те ужасы, которые он пережил, ему просто-напросто приснились. Но мать, увидев его, заплакала, и плач перешел в рыдания, когда она обняла его и сообразила, что этим причиняет ему боль. И это были не слезы радости — она поняла, что того смешливого, смелого до безрассудства Акселя больше нет и не будет никогда. И в глазах ее он увидел, что она оплакивает того, прежнего Акселя, но, конечно, счастлива, что хотя бы тень его опять с ней, под ее крылом.