Камилла Лэкберг - Железный крест

— Ничего особенного — обычные записи девочки-подростка. Забавно, она много пишет о своих приятелях, с кем дружила тогда. Эрик Франкель, Бритта Юханссон, Франц Рингхольм. И вдруг двоих из них убивают с интервалом в пару месяцев. Эрика и Бритту. Все может быть, но очень уж странное совпадение.

Кристина недоверчиво уставилась на нее.

— Бритта умерла? — По всему было видно, что ей трудно переварить эту новость.

— А ты разве не знала? Сарафанное радио еще не сработало? Два дня назад дочь нашла ее мертвой. Судя по всему, ее задушили. Муж утверждает, что это он ее убил.

— Эрик и Бритта погибли… — сказала Кристина задумчиво.

— А ты их знала?

— Нет. Хотя можно сказать, что знала — по рассказам твоей матери.

— А что она рассказывала? — Эрика подвинула стул поближе. — Это-то я и хотела узнать. Ты же много лет дружила с Эльси. Если кто-то и знает что-то о маме, так это ты. Сорок четвертый год… Дневник обрывается резко, будто она в один прекрасный день разучилась писать. А может быть, где-то есть продолжение? В последней тетрадке она пишет, что у них поселился норвежец, боец Сопротивления Ханс Улавсен. Я нашла старые газеты. Кое из чего можно понять, что вся четверка с ним была хорошо знакома. А он куда делся? — Эрика не особенно заботилась, чтобы вопросы ее звучали логично.

Кристина сидела молча. Лицо ее не выражало ровным счетом ничего.

— Я не могу ответить на твои вопросы, Эрика… — тихо сказала она наконец. — Просто не знаю ответов. Единственное, что мне известно точно, — Эльси рассказывала, что Ханс Улавсен сразу после окончания войны уехал в Норвегию. И исчез. Она его никогда больше не видела.

— А они были… — Эрика задумалась, подыскивая подходящее выражение. — А Эльси… она его любила?

На этот раз Кристина молчала очень долго. Она обвела пальцем чуть не весь рисунок на клеенке. Потом посмотрела Эрике прямо в глаза.

— Да. Она его любила.

День выдался просто замечательный. Он произнес эту фразу вслух, и она показалась ему чуть не откровением. Он уже давно не задумывался, почему некоторые дни лучше, чем другие, и лучше ли. Но сегодня и в самом деле был такой денек. Конец лета, начало осени. Теплый, ласковый ветерок. Солнце потеряло свой сухой летний блеск, и весь сад залит мягким абрикосовым светом. Золотые жетоны березовых листьев на изумрудной зелени газона… просто замечательный, превосходный день.

Он подошел к окну в эркере, заложил руки за спину и посмотрел в сад невидящими глазами. Он видел перед собой Бритту — светловолосую, красивую Бритту, которую всегда считал пустышкой. Хорошенькая вертихвостка. Подружка Эрика… Он никогда не воспринимал ее всерьез. Она была еще ребенком, а он занимался своими делами. Тем, что могло быть сделано и должно быть сделано. Если она и присутствовала в его сознании, то где-то на самой периферии.

А сейчас она не выходила у него из головы. Эта встреча через шестьдесят лет… По-прежнему красива. По-прежнему слегка тщеславна. Но годы изменили ее. Неужели и он так же изменился? Аксель не знал, что ответить на этот вопрос. Наверное. А может быть, и нет. Скорее всего, годы в немецком плену изменили его так, что на дальнейшие изменения он уже не был способен. Резерв развития исчерпан. Все ужасы, свидетелем которых его поставила судьба… Что-то сломалось в душе, и это уже невозможно ни залечить, ни восстановить.

Перед его внутренним взором промелькнули и другие лица — лица людей, охоте на которых он посвятил жизнь. Не той полной приключений охоте с визгом автомобильных шин и стрельбой, как в голливудских фильмах. Нет, эта охота требовала дисциплины и кропотливой, методичной работы. В тиши своего кабинета он неустанно отслеживал бесконечные документы, терпеливо и настойчиво искал доказательства. Все подлежало проверке — подлинность личности, финансовые потоки, путешествия, возможные места пребывания. Они ловили их одного за другим. Добивались наказания за преступления, которые, не будучи отомщены, плодили все новые преступления. И с каждым годом охота становилась все труднее — события тех лет медленно и вместе с тем быстро уплывали в прошлое. Они никогда не успеют удержать уходящее, он это знал. Многие еще наслаждались жизнью, но большинство уже умерло. Своей смертью, на удобной постели, в окружении безутешных родственников. Они, скорее всего, и сами уже не помнили о былых преступлениях. Или постарались забыть. Именно это и подталкивало его — нельзя расслабиться, нельзя позволить себе отдых. Встреча за встречей, совещание за совещанием, архив за архивом. Пока хоть один из этих людей, совершивших неслыханные, не предусмотренные никакими биологическими мотивами преступления, пока хоть один из них на свободе — покоя ему не будет.

Глаза Акселя были открыты, но он не видел ни деревьев в саду, ни желтоносого дрозда, усевшегося на ветке прямо перед окном, ни капелек росы на ягодах рябины. Как назвать то, что с ним происходит? Одержимость? Да… наверное. Работа поглотила все. Но она была и его спасением, той нитью Ариадны, за которую он мог ухватиться, когда чувствовал, что начинает сомневаться не только в себе, но и в человечестве вообще. Охота на преступников не только превратила его в профессионального охотника. Сейчас он уже мог смело поставить знак равенства. Он сам и есть охота. Не охотник. Потому что за словом «охотник» стоит человек со своей жизнью, детьми, близкими, со своими бедами и радостями. Он не имел на это права. Только в постоянном движении он мог заставить себя не думать о том, о чем не решался думать. И все же иногда прошлое настигало…

Из задумчивости Акселя вывел звонок в дверь. Он встряхнул головой, отогнал мелькающие в глазах привидения и пошел открывать.

— A-а, это вы!

Перед ним стояли Мартин и Паула.

На него вдруг навалилась тяжелая, непреодолимая усталость. Когда же все это кончится?

— Вы можете уделить нам несколько минут?

— Конечно, конечно… проходите. — Аксель, как и в тот раз, провел их на веранду. — Что нового? Я, конечно, слышал про Бритту Юханссон. Чудовищно… Я был у них с Германом всего пару дней назад… Знаете, до сих пор не могу представить, чтобы он…

— Трагическое событие, — сказала Паула, — несомненно, трагическое событие. Но мы не спешим с выводами.

— Мне кто-то сказал, что Герман признался в убийстве? Даже не просто признался, он чуть ли не настаивает на своей вине.

— Да, это так… но… — Мартин развел руками, — но мы пока не имели возможности его допросить. Поэтому решили сначала поговорить с вами.

— Ради бога… Только я не совсем понимаю, чем могу быть вам полезен.

— Мы проверили списки телефонных разговоров, которые велись из дома Бритты. И там трижды фигурирует ваш домашний номер.