Камилла Лэкберг - Железный крест

— А мы больше ни о чем и не просим. — Эрика была готова броситься Мельбергу на шею.

— Спокойно, спокойно… Никто не сказал, что мне это удастся. А сейчас мне хотелось бы немного поработать.

— Нас уже нет, — весело отрапортовал Патрик и вскочил со стула. — Только сообщи, как и что.

Мельберг молча помахал рукой — идите, мол, не мешайте. Посидел немного, собираясь с духом, и поднял трубку.

Фьельбака, 1945 год

Он жил у них уже полгода, и три месяца, как все знали, что они с Эльси влюблены друг в друга. И тут грянула катастрофа. Когда они пришли, Эльси поливала цветы на веранде. По их мрачным лицам она сразу все поняла. За спиной мать гремела посудой в кухне, и Эльси сразу захотелось броситься к ней, схватить и увести куда-нибудь, только бы ей не слышать. Но в ту же секунду она сообразила, что это бессмысленно. На онемевших ногах она подошла к двери и впустила этих троих — знакомых рыбаков из Фьельбаки.

— Хильма дома? — спросил старший, капитан рыболовецкого баркаса.

Эльси машинально кивнула. Они прошли в кухню. Хильма повернулась, увидела их лица и уронила тарелку на пол. Тарелка разбилась, и осколки разлетелись по всей кухне.

— Нет, — сказала она, — нет. Боже мой, нет, нет!..

Эльси еле успела подхватить ее — мать покачнулась и чуть не упала. Она с трудом подтащила Хильму к стулу и кое-как усадила. Сердце билось так, что едва не выскакивало из груди. Рыбаки переминались с ноги на ногу, вертя в руках фуражки.

— Это мина, Хильма, — прервал наконец молчание капитан. — Немецкая мина. Мы все видели, поспешили на помощь… но ничего уже сделать было нельзя.

— О боже, боже… — Хильма очнулась. — А остальные?

— Все погибли, — сказал капитан и с трудом сглотнул. — От баржи остались одни щепки… Мы долго искали, но никого не нашли. Только парнишку Оскарссона, но и он был уже мертвый.

По щекам Хильмы бежали слезы, и она впилась ногтями в ладони, чтобы не закричать. Эльси еле сдерживала плач — она понимала, что не имеет права терять самообладание. Боялась, что мать не вынесет горя. А она сама — как она сможет жить без отца? Без его ласковых слов, без его постоянной готовности помочь и защитить? Как они смогут жить?

В дверь осторожно постучали, и вошел Ханс.

— Я видел… Думал, что…

Боится побеспокоить, подумала Эльси. Ей стало немного легче — у нее есть Ханс.

— Папина баржа налетела на мину… — хрипло сказала она. — Никто не спасся…

Ханс опустил голову. Потом решительно подошел к шкафу, где Элуф держал крепкие напитки, достал бутылку и налил шесть рюмок.

— Думаю, всем надо выпить, — сказал он на своем певучем норвежском, который с каждым месяцем становился все больше похожим на шведский.

Все, кроме Хильмы, подняли рюмки. Эльси подошла к матери и вложила рюмку ей в руку.

— Выпей, мамочка.

Хильма послушалась и, морщась, выпила водку одним глотком. Эльси благодарно посмотрела на Ханса.

В дверь опять постучали, потом еще раз. Приходили женщины — жены тех, кто, так же как Элуф, каждый день рисковал жизнью, выходя в кишащее минами море. Они понимали, что сейчас чувствует Хильма и что они ей нужны. Они приходили с едой, с питьем, накрывали ловкими руками стол, говорили слова утешения… На все воля Божья. И это помогало. Не очень, но помогало. Они знали, что в любой день их может постичь та же беда, и тогда уже им нужны будут слова утешения, поэтому они умели находить эти слова.

Вечером измотанная Хильма уснула. Эльси лежала в постели, смотрела в потолок и никак не могла поверить в то, что случилось. Перед ней стояло лицо отца. Он всегда находился рядом, она была его любимицей. Он знал, что происходит у нее с Хансом, но не вмешивался. Ханс с каждым днем нравился ему все больше, и, может быть, отец подумывал, что неплохо бы иметь такого зятя. И у них пока все ограничивалось тайными поцелуями и объятиями — ничего такого, из-за чего ей стыдно было бы смотреть родителям в глаза.

А сейчас это уже не важно. Боль утраты была такой, что Эльси просто не могла перенести ее в одиночестве. Она опустила ноги и несколько минут сидела на постели в нерешительности. Потом медленно спустилась по лестнице, заглянула в приоткрытую дверь родительской спальни. Сердце кольнула жалость — мать выглядела такой маленькой и беспомощной, но она, по крайней мере, спала.

Наружная дверь скрипнула. На дворе было холодно — ледяные каменные ступени обожгли босые ноги. Эльси быстро сбежала с крыльца и остановилась перед пристройкой.

Он открыл дверь сразу. Молча отошел в сторону и пропустил ее в комнату. Она посмотрела на него и взяла за руку.

После разговора с отцом Челль никак не мог успокоиться. Все эти годы ему удавалось сохранять равновесие. Это было довольно легко — видеть в отце только отрицательные стороны, отвергать даже мысль о прощении человека, лишившего его детства. Однако сейчас ему пришло в голову, что, может быть, не все так однозначно и не стоит делить мир на черное и белое. Но он тут же отогнал эту мысль. Так легче. Когда начинаешь вникать в нюансы, все усложняется и не так легко отличить добро от зла. Но добро есть добро, а зло есть зло. Однако Франц сегодня выглядел таким старым, таким уставшим — и, наверное, впервые в жизни Челль осознал, что отец не вечен. Придет час, он умрет, и ненавидеть будет некого. И тогда он будет вынужден сам посмотреть на себя в зеркало. В глубине души Челль понимал, что ненависть его пылает с такой силой потому, что у него всегда есть возможность сделать шаг к примирению. И то, что он может сделать такой шаг, но не делает, давало ему странное ощущение власти. А когда отец умрет, такой возможности не будет. Останется только ненависть… к кому? К мертвецу?

Он взял телефонную трубку и заметил, что у него дрожат руки. Конечно, Эрика обещала навести справки в государственных архивах, но он не привык полагаться на кого-то. Лучше проверить все самому.

Через час, после пяти долгих телефонных разговоров, Челль вынужден был признать, что далеко не продвинулся. Конечно, трудно найти человека, зная только его довольно обычное имя и примерный возраст. Впрочем, продвинулся или не продвинулся — это как посмотреть. Во всяком случае, он теперь мог с большой, пусть и не стопроцентной вероятностью утверждать, что норвежец в Швеции не задерживался. Оставалась наиболее разумная альтернатива — война кончилась, опасность миновала, и он вернулся на родину.

Челль потянулся за папкой с газетными статьями и хлопнул себя по лбу — он же забыл отправить факс с фотографией Эскилю Хальворсену! Он набрал номер.

— Я пока ничего не нашел! — сказал норвежец вместо приветствия.

Челль поспешил заверить Эскиля, что нисколько его не торопит, а позвонил только, чтобы узнать номер факса.