Вероника Руа - Знак убийцы

— Профессор Осмонд, я один из ваших пламенных поклонников. Можно даже сказать, что под вашим влиянием я занялся наукой. Ваша теория пунктуального равновесия абсолютно фундаментальна. Я также с большим уважением отношусь к той борьбе, которую вы ведете против религиозных сообществ в Соединенных Штатах. Главным образом против тех, кто стремится подчинить науку своей вере.

Удивленный Питер Осмонд оглядел этого человека с горящим взглядом. И ответил не сразу.

— Well… дорогой мсье… благодарю вас за теплые слова… Но я не уверен, что мы пользуемся одними и теми же методами в борьбе с противниками. Лично я предпочитаю подкреплять свои аргументы более… научно.

В свою очередь, и Годовски не сумел скрыть своего удивления.

— Что вы хотите сказать? Мне кажется, что мои аргументы неукоснительно научны…

— Неукоснительно научны? Я бы сказал скорее «смелы». Впрочем, на мой взгляд, даже немного слишком смелы, — продолжил американец, подходя ближе, и его внушительная фигура словно подавила хилую фигурку собеседника. — Я ненавижу, когда книгу бросают на пол. Это не по-научному. Тем более книгу дамы, — прошептал он в ухо Годовски. — Это недостаток… как бы это сказать по-французски… галантности, вы не находите? Тем более что Лоранс Эмбер — дама, к которой я отношусь с большим уважением. Как к личности, так и как к ученому.

И, глядя на растерянное лицо этого чертова Годовски, Питер Осмонд, не в силах сдержать удовлетворенную улыбку, направился к выходу, даже не взглянув на скандалиста.

Что мог подумать лейтенант Коммерсон о перебранке, свидетелем которой он только что был? Сила взаимных обвинений произвела на него впечатление. Еще новичок в своем деле, он не ожидал такого накала страстей между людьми, которых он представлял себе спокойными и уравновешенными. Конечно, выучка офицера уголовной полиции подготовила его к встрече со всякими неожиданностями, но он никогда и представить себе не мог, что когда-нибудь столкнется с таким выяснением отношений между учеными самой высокой квалификации. Нет, вне всяких сомнений. И несмотря на свой интерес к наукам, его благожелательное отношение к дискуссиям как-то отодвинулось на некоторое расстояние.

Что должен был теперь думать этот молодой лейтенант, держащий руку на своем значке полицейского, о профессоре Годовски? Что тот пустился в непристойную перепалку с американцем, выражение его лица не оставляло в этом никаких сомнений. Если эта мимика не свидетельствовала о конфликте, ему остается только вернуться на ученическую скамью! И тогда он с уверенностью выставил свой значок и спросил профессора Годовски при всех застывших от неожиданности свидетелях, не может ли он задать ему несколько вопросов по поводу смерти Аниты Эльбер. И так как ученый выразил недоумение таким оборотом дела, лейтенант Коммерсон показал ему записку:

— Мы обнаружили это в кабинете Аниты Эльбер.

На листке можно было прочесть фразу, написанную нервной рукой мелкими буквами: «О. приехал в „Мюзеум“. Предупредить Годовски».

Ошеломленный Годовски отвернулся. Питер Осмонд покинул зал.

Далекая от этой смуты, Леопольдина возвращалась в хранилище редких книг Центральной библиотеки, нагруженная томами, которые она забрала у Сервана. Она воспользовалась этой небольшой передышкой, чтобы хоть немного навести там порядок. У нее было такое чувство, будто она забыла что-то важное, но никак не могла понять, что именно.

К ее великому изумлению, дверь была приоткрыта, а комната погружена во тьму. Чей-то гнусавый голос, перекрывая негромкие механические щелчки и урчание мотора, говорил: «А сейчас — погружение в экзотику».

Она плечом тихонько толкнула дверь. На экране дрожащее зернистое изображение проходило рывками. Потом появились титры: «Визит на Колониальную выставку, Париж, 1931». А рядом с проектором она увидела высокую фигуру Иоганна Кирхера, он с невозмутимым видом стоял, скрестив руки.

Леопольдина постаралась пройти как можно тише и положила книги на стол. Любопытство — или какое-то другое чувство, более волнующее, — однако, помешало ей незаметно улизнуть. Она неслышно закрыла дверь, чтобы посмотреть кадры кинохроники.

«Жаркой весной 1931 года, — комментировал диктор, — в присутствии господина президента Республики Гастона Думерга и маршала Лиотея, руководителя этого амбициозного проекта, в Париже открылась Колониальная выставка. Посетители были приглашены полюбоваться радостной жизнью французской колониальной империи и ее цивилизаторскими достижениями».

Мужчины и женщины двигались по аллеям какого-то сада неестественным шагом, свойственным старым фильмам хроники, а дети бегали во все стороны и размахивали руками, указывая друг другу на самые захватывающие зрелища. Камера показала крупным планом африканца со свирепым взглядом, в национальной одежде, с украшенной перьями каской на голове. В ритме музыки, которая претендовала на туземную — в ней угрожающе звучал тамтам, — комментатор объяснял зрителю: «Вот дагомейский воин. Эти племена считаются одними из самых жестоких и самых безжалостных в Африке. Их враги дрожат при одном упоминании о них». Далее следовал панорамный план на восстановленную деревню из хижин, обитатели которой на почтительном расстоянии от визитеров стояли за загородкой.

«Негры Дагомеи являются одним из самых развитых племен Африки. Вы видите, как выглядит эта женщина. Она жена вождя». Камера задержалась на молодой чернокожей женщине, которая унылым взглядом молча уставилась в объектив. Журналист поспешил снова принять жизнерадостный тон: «Но просветительская миссия Франции не знает отдыха. Она призвана к другим делам, далеким от африканского континента, по другую сторону океана, на другом конце света. Чтобы убедиться в этом, парижане приглашаются посмотреть, помимо Колониальной выставки, представление насколько сенсационное, настолько и устрашающее, которое состоится в начале апреля в „Ботаническом саду“ [35] Название детского парка в северной части Булонского леса, в котором находятся аттракционы. Булонского леса».

Толпа хохочущих зевак теснится у металлического барьера, насмешливо тыча пальцами в аборигена, на котором лишь одна набедренная повязка, а рядом табличка: «Каннибалы». «Негры Новой Каледонии еще живут в дикости. Чтобы удовлетворить свои животные инстинкты, они без колебаний питаются человеческим мясом! Эти примитивные существа познают судьбу, которую они уготовили своим заклятым врагам».

Посетители приходят в дикое веселье при виде женщин с голой грудью, исполняющих танец, который комментатору приходится квалифицировать как «варварский ритуал», и мужчины, делающего вид, будто он с вожделением раздирает кусок сырого мяса. «Благородная Франция взяла на себя труд воспитания этих несчастных, чтобы вывести их на путь счастья, прогресса и цивилизации. Тяжелая задача, которую отважные колонизаторы будут решать с честью!» Последняя фраза, прозвучавшая победно в сопровождении вдохновляющей музыки, сопровождалась видом черного ребенка, который с безнадежным видом смотрит в объектив.