Сергей Смирнов - Всегда начеку

Первые отблески рассвета осветили суровое лицо часового, напряженно всматривавшегося в степь. Часовому что-то почудилось. Он поправил затвор винтовки, загнал патрон и, затаив дыхание, стал ждать.

Однако, как ни всматривался часовой во тьму, он не мог ничего разглядеть: враги подкрадывались осторожно. А если бы вдруг из-за Гара-Тау брызнула заря, часовой увидел бы ползущих на четвереньках бородатых басмачей — в пестрых, синих, красных халатах, в больших пестротканых чалмах. Заметил бы пулеметные ленты, кривые сабли, кинжалы, винтовки...

А в казармах спят милиционеры... Предрассветная пора — время самого сладкого сна. На циновке, брошенной тут же в кабинете, спит начальник милиции Усман Махмудов. Рядом, в большом зале, на полу в самых живописных позах забылись в крепком сне Пулат Насретдинов, Мубарак-Кадам, Авгон Саиджанов, Шароп Саидов, полсотни других милиционеров. Русоволосый парень во сне чему-то улыбается. Должно, приснилась родная деревня, любимая девушка...

С востока брызнули первые лучи рассвета.

Вдруг грохнул выстрел. Еще один, еще и еще.

— По ме-е-ста-а-ам! — размахивая маузером, Усман Махмудов спешил к бойнице. Тут уже вовсю шла стрельба по наступающим басмачам. Врагу не удалось захватить милиционеров врасплох.

Басмачи залегли. Позиция у них была невыгодной. Гладкий, как бритая голова, такыр просматривался далеко. Пули, летящие из крепости, прижимали басмачей к земле. Курбаши расталкивали своих «воинов», но те не поднимались. Лежа, наугад вели огонь. Их пули со свистом вонзались в сухую глину дувала и застревали там.

Как только суматоха улеглась, Махмудов через связного вызвал к себе Мубарака-Кадама, Пулата Насретдинова, Шаропа Саидова и приказал им:

— Обойдите все бойницы и строго-настрого предупредите всех: патроны беречь! Без команды не стрелять! Ясно? Выполняйте!

— Есть, патроны беречь!

Неспроста начальник вспомнил о патронах. Крепость оказалась отрезанной от центра Исфары. А басмачей была тьма: их теперь было видно в бинокль. По улицам селения сновали верховые, пригнувшись, короткими перебежками передвигались от дома к дому пешие.

«Почему они так нерешительны? — тревожился Усман Махмудов, — может, думают, в крепости пулемет и пушка? Не осведомлены о численности гарнизона? А может, считают, что судьба крепости решена?»

Махмудов напряженно всматривался вдаль и что-то подсчитывал. По знакомым приметам, повадкам и одеянию начальник милиции понял: перед ним бандитские сотни курбашей Исмата, Карабая, Худайкула и... еще каких-то других, неизвестных ему главарей. А в село прибывали и прибывали все новые курбаши со своими группами, и тревога Махмудова нарастала. Он попытался связаться по телефону с нефтепромыслом САНТО, где был рабочий милицейский отряд, и с соседним Канибадамом. Но так и не дозвонился. Отправить на линию связи кого-то средь бела дня — значит заведомо послать на гибель: крепость обложена со всех сторон. Ночью бы еще можно попытаться, но сейчас и к воде не подойдешь. Хотя арык в двухстах метрах от крепости. Уже пора бы снарядить повара за продовольствием. Но, видно, завтрака сегодня не будет. Не будет даже кипятку. И неизвестно, представится ли сегодня возможность пообедать и поужинать. Вряд ли!

И тут в голову начальника милиции пришла невеселая мысль, что басмачи, очевидно, знают об их тяжелом положении, хотят взять измором. «В селении какая-то сволочь нас выдала!» — в отчаянии выругался Усман Махмудов. Продукты кончились еще вчера. Об этом в селе знали. Вооружение крайне плохое — 38 трехлинейных винтовок с восемьюдесятью патронами на каждую, 20 старых берданок, неизвестно когда выпущенных, и по шестьдесят патронов к ним, две французские винтовки... Вот и все вооружение. Ни пулемета, ни бомб... «Знают, видно, об этом басмачи, если не спешат взять приступом».

— Но черта с два! — загорелое лицо Махмудова стало суровым.

— Товарищ начальник! Басмачи сдаются! Они подняли белый флаг!

— Что-о-о-о? Что вы мелете?

— Поглядите сами. Вон... вон идут. Трое...

Под белым флагом по такыру шли три басмача в полосатых халатах, в больших серых чалмах. У каждого на боку болталась кривая сабля, за поясом — черный маузер.

— He стрелять! Парламентеры.

— Ишь, поговорить им захотелось, языки почесать! — милиционеры с любопытством поглядывали на подходивших басмачей.

— Тихо! — гаркнул Махмудов. И уже шепотом связному: — Вызови ко мне Мубарака-Кадама и Пулата Насретдинова!

— Я здесь! — весело отозвался Пулат. Он тотчас понял, для чего нужен начальнику. Любил он опасные дела. Такие, очевидно, предстоят.

— Явился по вашему приказанию, — отчеканил Мубарак-Кадам.

— Пойдете парламентерами! — бросил Махмудов. — Подтянуться! Почистить пуговицы! Чтоб все делали, как надо! Не горячиться! Ясно?

— Понятно! Поговорим по душам, чтоб их душу...

— Спокойно! Отряд, приготовиться к бою! Врагов держать на прицеле!

Из малых ворот крепости вышли два милиционера. По выжженному солнцем такыру, навстречу ощетинившемуся стволами винтовок врагу, твердо ставя ноги, шли Пулат и Мубарак-Кадам.

Взоры милиционеров были прикованы к парламентерам. Вернутся ли? Не ловушка ли? Можно ли положиться на басмачей?..

Парламентеры встретились в двухстах метрах от крепости. Басмачи чувствовали за собой большую силу и держались самоуверенно.

Пулата бесили их наглые физиономии. С каким наслаждением он кинулся бы сейчас на бандитов! Он кипел от ненависти, с трудом сдерживая свой гнев. Он не думал, что может в любую минуту погибнуть. Когда молод, редко думаешь о смерти.

Правда, он уже не раз видел смерть в глаза. В 17 лет добровольцем ушел на фронт, принял боевое крещение в боях против Махно, бил Деникина. Вернувшись в Исфару, вступил в добровольческий отряд, оттуда пошел в милицию.

За его плечами всего двадцать лет жизни. Едва наметившиеся усы. И он не знает, доведется ли ему отрастить их, как положено мужчине, или сейчас вот вражеская пуля свалит его на раскаленный такыр...

Враги молчат.

— Вы что, языки проглотили? — не выдерживает Пулат. — Давай дело!

Басмач в шелковом халате, одетый побогаче, протягивает ему вчетверо сложенный листок.

— Сдавайтесь! — хрипит ом. — Нас много. Вас мало. Все равно конец.